Борис Бурда - Происхождение тютельки
- Название:Происхождение тютельки
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Эксмо
- Год:2011
- Город:Москва
- ISBN:978-5-699-44217-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Бурда - Происхождение тютельки краткое содержание
Знающий буквально все на свете Борис Бурда – прежде всего одессит. А значит, человек не только находчивый, но и очень веселый. Чем бы он в жизни ни занимался – вел ли телепередачи, выступал ли перед публикой, писал ли книги, – ирония всегда была его фирменным знаком.
Экклезиаст говорил: «Во многом знании – много печали». Обратите внимание: одессит Бурда смог опровергнуть даже Экклезиаста!
Вот и в этой книге ему блестяще удалось совместить невероятное обилие интереснейших фактов и сведений с веселым, только ему присущим стилем изложения. Словом, если вы хотите не только о многом узнать, но и вдоволь посмеяться, вот для вас подарок от Бориса Бурды!..
Происхождение тютельки - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Таможня – покровительница искусств. Сразу отмечу, что речь не о ее функциях по запрету их нелегального вывоза. Не говорю же я ни слова о борьбе таможни с контрабандой наркотиков, хотя и там можно вспомнить массу интересного (например, как контрабандистка возила с собой кошку, чтоб естественным образом объяснить аномальную реакцию натасканной на наркотики собаки – кстати, посаженной для этой цели самими таможенниками «на иглу»). Это функции погранконтроля, а здесь речь сугубо о таможенных пошлинах. Так вот, в Швейцарии, неподалеку от итальянской границы таможенники создали свой музей – конечно же, из конфискатов. Там собраны чемоданы, зонтики, обувь, игрушки и даже автомобиль. Не знаю, насколько он интересен, но польза есть.
Налоговых инспекторов никто не любит, но жениться на них не обязательно, а жить без них у страны не получается. Можем ли мы сказать то же самое о таможенниках? Сложный вопрос… С одной стороны, именно таможенники в течение 6 месяцев 1988 года добыли в Индии 3200 килограммов золота, что в два раза превосходит улов золотодобытчиков и золотоискателей. Но это больше говорит о том, что богатых залежей золота в Индии нет. С другой стороны, на наших глазах целый ряд стран, причем не самых бедных и глупых, с наслаждением истребил таможенные службы на границах друг с другом, и что же – они, естественно, резко обеднели? Ан нетушки – такое как раз случилось со странами, настроившими кучу новых таможен! Чем бы это объяснить? Не припомнит ли кто-нибудь процветающую страну с аномально жестким таможенным законодательством? У меня не получается…
И в заключение – вот что. Профессия вроде и нелюбимая, а в кинематографе увековечен целый ряд предельно симпатичных таможенников. От очаровательного Фернанделя в замечательной комедии 50-х «Закон есть закон» до почти культовой фигуры Верещагина-Луспекаева с его так часто цитируемой ныне по всему СНГ фразой: «Мне за державу обидно». К чему бы это?.. То, что она останется в нашем сознании связанной с таможней – не менее символично, чем тот факт, что из массы учреждений, о приближении которых сигнализируют дорожные знаки, только о таможне нас предупреждает именно запрещающий знак. Так что если таможенный контроль вас раздражает – помните, что есть один хорошо знакомый способ избавления от него и мы все его помним: никуда никого не пущать. Этот способ не годится. Надо искать другие.
Цензуры нет, а мы все те же
То, о чем вы сейчас читаете, по советским канонам абсолютно нецензурно – ведь в первую очередь советская цензура оберегала тайну собственного существования. Рассказ или повесть с героем-цензором, описанным в самых благонамеренных тонах, имел бы шансы пробиться в печать не большие, чем полный список ракетных баз с точными координатами и фамилиями офицерского состава. Впрочем, так было не всегда – скажем, совсем иной цензурой осчастливил нашу планету еще Древний Рим. Были в его административных органах чиновники, определяющие налоговый ценз. Так они и назывались – цензоры. И вот на них и наложили обязанность проверять сенаторское сословие – не совершил ли кто чего-либо порочащего – и дали право из сенаторов исключать. Тут-то все и началось… А когда такое начинается, кончается оно с превеликим трудом. Цензура была официально ликвидирована во Франции в 1830 году, а в Англии – даже в 1794 году. Но воистину «что нужно Лондону, то рано для Москвы» – в России цензура только появилась в начале XVIII века и дожила до 1990 года. Лет 30 назад Солженицын называл цензуру чудовищем, которое на наших плечах хочет впрыгнуть в XXI век. Так что же, можно успокаивать дух Александра Исаича? Не знаю, не знаю…
Когда все знали, что цензура есть, знали и имена ее тружеников. Тютчев, Гончаров, Лажечников. Призвание – писатель, место работы – цензор. В те времена такое бывало… Тютчев так и писал о своей службе: «…Дура, неугомонная цензура кой-как питает нашу плоть, благослови ее, Господь!» Говорят, цензором он был весьма либеральным. При Николае I цензура, правда, что хотела, то и творила, но при его сыне снова начались либеральные времена, и Тютчев с Гончаровым совершенно не стыдились места своей службы. А в советские времена цензоры во всех смыслах были бойцами невидимого фронта. Занимался ли этим благородным делом кто-то из наших писателей – история умалчивает. Судя по их опусам, некоторые вполне могли.
Практически с уверенностью можно сказать, что за весь период русской истории политическому давлению русских властей, цензуре и наказаниям за нарушение цензурных требований не подвергался редактор только одной-единственной русской газеты – «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и во иных окрестных странах». Ее редактором был сам Петр I. Вы скажете: «Ну естественно – царь же как-никак»… А вот и зря! В 40-х годах XIX века петербургский цензор Гедеонов запретил две пьесы из-за пошлости, плохого русского языка и частого употребления ругательств. А кто был автор этих пьес? Оказывается, Екатерина II. В номере 27 журнала «Колокол» Герцен публиковал приглашение к сотрудничеству, направленное к, так сказать, товарищу Герцена по несчастью – человеку, чью речь в Москве цензура запретила к печати в газетах. К императору Александру II – его речь не была пропущена его же цензурой. Интересно – у Сталина цензура все пропускала? С Лениным вот всякое бывало – и не только при царе. В конце 60-х Театр на Таганке так и не смог поставить спектакль «Что делать?» по Чернышевскому – выкинули слишком много текста, в том числе и ленинские цитаты. То-то…
Запрещали книги. Запрещали темы. Запрещали даже слова. В конце восемнадцатого века по распоряжению Павла I в назидание цензорам был выпущен словарь «вредных слов», недопустимых в печати. Вместо «врач» приказывалось говорить и писать «лекарь»; вместо «государство» – «отечество», вместо «гражданин» – «обыватель». Но, пожалуй, больше всего досталось слову «общество». Ему даже замены не предложили – нет такого слова, и все тут. Кстати, не догадаетесь ли вы, какие именно книги, изданные за границей, павловская цензура считала вредными и в Россию не пропускала? Подумали? Правильно – все до единой. Насколько эти меры упрочили власть Павла и защитили его от убийц – судите сами…
Вот у кого с цензурой были непростые отношения, так это у Пушкина. При таком личном цензоре, как Николай I, конечно же, немудрено. Недаром среди пушкинских стихов есть сразу два «Послания к цензору». Кстати, самой цензуры он в них не отрицает, даже употребив при этом знаменитую фразу «Что нужно Лондону, то рано для Москвы». Только, мол, работайте помягче, и все будет хорошо. А наибольшие сложности у него возникали с цензурой духовной. В известном фразеологическом словаре Михельсона, вышедшем в конце позапрошлого века, приводится крылатая фраза «Не гонялся бы ты, Кузьма, за дешевизной» из «Сказки о купце Кузьме Остолопе». Как вы думаете, что это? Да очень просто – так именовалась искаженная цензурой сказка Пушкина о попе и Балде. Про «Гаврилиаду» я вообще молчу. Могли сгноить в монастырской тюрьме за милую душу, да обошлось как-то. Кстати, Александр Сергеич довольно точно ответил на вопрос, чьи сочинения первыми издадут в России, когда отменят цензуру. Баркова, конечно. Разве он был так уж неправ? Да что говорить – даже в оде «Памятник», выбитой на пьедестале памятника Пушкину на Тверском бульваре в Москве, долгое время седьмая строка звучала не как в оригинале «Что в наш жестокий век восславил я свободу», а в варианте, прошедшем цензурную правку самого Василия Андреевича Жуковского: «Что прелестью живой стихов я был полезен».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: