Борис Бурда - Происхождение тютельки

А поскольку стоимость ассигнаций стала гораздо больше, чем стоимость дворцов и доходных домов, некоторые насторожившиеся домовладельцы стали требовать расчета в золоте. Это и было началом конца, ибо вектор массового психоза с легкостью меняет знак на противоположный, совершенно не изменяя абсолютной величины. Очереди желающих сдать ассигнации и получить золото быстро стали еще больше недавних. А поскольку от всей этой кипучей деятельности золота в стране больше не стало, скорей наоборот, история быстро пришла к печальному финалу. Несчастный Лоу по причине тогдашней отсталости даже не имел возможности избрать себя депутатом Национального собрания от какого-нибудь заштатного Сен-Жермен-де-Пре и получить депутатскую неприкосновенность, и его судьба оказалась много печальнее, чем у Мавроди, – бегство, арест, тюрьма и смерть в нищете и безвестности, а в заключение – его последние слова: «Я этого не хотел!» И кому, спрашивается, от этого было легче?

Видно, Лоу плохо учил в школе историю. Или хорошо – в зависимости от того, чего он хотел на самом деле. Именно на Британских островах в свое время воздвигли пирамиду подороже Хеопсовой, и имя ей было «Компания Южных морей». Как совершенно убедительно доказал еще Хеопс, нет более чудовищной пирамиды, чем та, которая строится с участием государства. Чтоб получить от короля запрошенные им неслыханные привилегии, глава этой компании, созданной для торговли с открытыми к тому времени жаркими странами, ее глава Джон Блэнт в 1719 году просто предложил… взять на себя проценты по государственному долгу. Скажите честно – у нас бы отказались? Началось настоящее спекулятивное безумие, несколько человек, продавших акции вовремя, разбогатели так, что один провинциальный сквайр попытался на нажитые денежки перекупить корону у польского короля Августа II… Усугубляло вакханалию участие в этих спекуляциях лично Георга I и его любовниц (как все-таки здорово, что при демократии президенты в основном люди не первой молодости!).

А кончилось все, как всегда, ввергнув страну в тяжелейший кризис. Пришлось Роберту Уолполу делать вещи жуткие, о которых недавно и подумать было страшно – налоги снижать (с поземельных собственников, например, втрое), таможенные тарифы перелопачивать, систему госрегулирования промышленности отправить на свалку к прочим реликтам феодализма, экспорт поощрять, а чтоб было чего экспортировать – заниматься собственной наукой и промышленностью… Описали все это существенно позже – как и положено, с творчеством и свободами в послекризисную эпоху ничего хорошего не произошло, кончился расцвет литературы, заглохли журналы, политика сменилась экономикой, полемика конкуренцией, а безудержный импорт дремучим протекционизмом (с женщин прямо на улице срывали ситцевые платья по наущению фабрикантов тонких сукон, плохих, но своих). Вот в какую сторону качается маятник после кризиса. Кто доживет – увидит.

Это кризис инфляционный. Казалось бы, с ним очень легко бороться – не печатай денег, и все тут. Оказывается, тогда можно влететь в кризис дефляционный, когда все просто перестает работать, поскольку нечем расплачиваться. Дефляционные меры германского канцлера Брюннинга кончились в 1933-м вместе с многопартийностью, демократией и свободой слова. Вот как опасно заигрываться в монетаризм… Это только Пиночет может себе позволить, и то не так давно мы увидели, чем это для него кончилось. Однако можно все-таки пройти по лезвию бритвы, вцепиться в курс и держать его, а экономику при этом оживить – как в Эстонии и Польше. Но это ж не надо тратить на что ни попадя… Ишь чего захотел!

Еще один любопытнейший вид кризиса до нас, оказывается, знали многие – от персов до византийцев. С византийцев и начнем, ибо именно Юстиниан Великий вогнал свою страну в такую знакомую нам вещь, как кризис налоговой системы. Юстиниан был человеком иного времени, чем мы, причем абсолютным монархом, ни перед каким парламентом не ответственным. Поэтому он не знал, что, когда налоги становятся больше определенного предела, их все равно собрать нельзя, а если бы ему и сказали такое – не поверил бы. Деньги, понимаешь, нужны, Римскую империю восстанавливать – пищать будут, а заплатят! А если они не заплатят и скроются в леса, бросив убыточное хозяйство (не продашь – кто же такое купит?), пойдут в разбойники или, этакие негодяи, чтоб досадить империи, злонамеренно повесятся, чтоб уж точно никаких налогов не платить, то собрать недостающий налог с их соседей! Войска хватит… Что при этом остается от хозяйства страны, казалось, легко можно себе представить. Ан нет, судя по всему… Причем самое противное то, что введший эти правила руководитель может и не заметить, чего сотворил, на протяжении срока своего понтификата. Зато у его преемника вообще не будет никаких шансов. Страшная штука – налоговый кризис, особенно потому, что кажется, будто все хорошо – расходы меньше доходов, если все собрать. Но некоторые вещи – и не только жизнь – у человека можно отнять только один раз.

Были и другие кризисы. Что впилось в мягкие ткани Римской империи и сосало кровь до полной анемии, распада, взятия Рима вандалами и пленения последнего императора (как ни странно, тоже Ромула) вожаком наемного отряда, по-нашему – шайки? Есть разные мнения, и все они частично верны. Вот Лев Николаевич Гумилев говорил, что все серебро Европы утекло через Великий шелковый путь, потому что на шелке вши не удерживаются, в Европе тогда шелкопряда не было, а поменьше чесаться больно уж хотелось. Так сказать, кризис платежного баланса. Тоже понятно – чтоб купить то, без чего никак не обойтись (скажем, топливо), надо продать что-то свое минимум на ту же сумму, а если не можешь, рано или поздно платить будет нечем, и придется говорить о своем кредиторе что-либо вроде того, что римляне говорили о парфянах и персах – что это дикий Восток, ненавидящий культурный Запад, что если шелк в кредит не дают, то они все гады, а если дают, то тем паче гады и пусть не возражают, а то за уже взятое не заплатим. Парфянам, а позже персам, это не нравится, и начинается война, а шелк, наоборот, кончается. На несколько столетий.

Но еще более масштабный кризис Рима – кризис производственных отношений. С одной стороны, раб работает бесплатно, и это очень выгодно. Надо, конечно, кормить, но не бывает же на свете полного счастья! Но с другой стороны, раб работает плохо. Если не наказывать, не стращать, не избивать – еле шевелится, отдыхает не меньше тридцати минут каждые полчаса. Если же наказывать – делает вид, что работает, но почему-то инструмент беспрерывно ломается, скотина болеет и дохнет, все хрупкое бьется, горючее горит, ценное пропадает, какие органические вещества попадают в вино и масло – сказать неудобно, а если такого уличить и забить до смерти – придется покупать другого, который будет ничуть не лучше.