Вожди 4 рейха, или Как pазмножаются Мюллеpы

НКВД-шников, поглощая жирную селедку.

Штирлиц побледнел. Он никогда не думал, что даже после

основательной маскировки его может кто-то узнать. Оторвав

бородку, он боком вышел из ресторана и напоролся на

партайгеноссе Бормана, который, стоя на коленях,

протягивал очередную веревочку. Штирлиц ласково потрепал

его по загривку и тут же споткнулся. Русский разведчик

хотел дать партайгеноссе пинка, но Борман уже исчез.

Штирлиц плюнул и отправился в другой конец поезда в

поисках своей дамы. Он так и не рассказал ей, когда

наступит светлое будущее Мировой Революции, и по скольку

тогда будут давать в магазинах тушенку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поезд прибывал в Москву поздно ночью. Бормана, заснув-

шего под скамейкой, долго не могли растолкать, а когда

растолкали, Борман стал плаксивым и злым, и во всех

автобусах хотел вырвать у кондукторши связку билетов.

Наконец Борман и Штирлиц приехали к Штирлицу на

квартиру. Там царил полнейший бардак. Собрания сочинений

Бормана, Штирлица, Геббельса ( в семи томах по четверти

страницы каждый ), Кальтенбрунера и какого-то Исаева

валялись на полу. Собрание сочинений великого вождя всех

времен товарища Сталина одно лежало на столе, подпираемое

с одной стороны батареей от рации, а с другой банкой

из-под селедки. В единственном кресле был устроен склад

пустых водочных бутылок. Раковина на кухне была по

потолок забита немытой посудой и банками от тушенки.

-- Вот, - сказал Штирлиц, снимая сапоги и бросая их в

кадку с чахлым фикусом. - Вот я и дома...

-- А я ? - с надеждой спросил Борман, также снимая

сапоги.

-- А тебя, Мартин Рейхстагович, я попросил бы не

чувствовать себя, как дома, - грозно попросил Штирлиц,

поигрывая кастетом.

"Не хватало мне еще веревочек в коридоре и кирпичей над

дверью ", - подумал он озабоченно.

-- Штирлиц, а где тут это... - Борман описал в воздухе

круг и показал руками дерганье за подвешенную над кругом

веревочку.

-- Чего ? - Штирлиц не понял таких тонкостей.

-- Ну этот... Пшшшш... - Борман имитировал звук

спускаемого унитаза.

-- А ! - понимающе сказал Штирлиц. - Ватерклозет фон

Штирлица за углом, в конце коридора.

"Почему фон Штирлица ? "- подумал Борман, на ходу

расстегивая брюки.

Несмотря на страстное желание, Борман не сразу вошел в

ватерклозет, а сначала расставил четыре веревки и одну

установку с кирпичом. День обещал быть удачным. Борман

вошел в ватерклозет и тут же пожалел о своей

неосторожности. Тяжелый совок, как гильотина, рухнул ему

на голову. Борман был настоящим мерзопакостником и успел

вовремя отскочить. Но это было еще не все. Большой кирпич

с предательским свистом вылетел из-за угла и, попав

партайгеноссе по кончику носа, рассыпался на кусочки,

ударившись об стенку. Борман с облегчением вздохнул,

полагая, что это все, и блаженно опустился на крышку

унитаза. С воплем "МАМА ! "Борман покинул это

прекрасное место. То, чем нормальные люди сидят, у него

теперь было покрыто слоем репьев и булавок, а также одной

очень большой кнопкой. Борман выскочил на улицу и побежал

по ночному городу в поисках нормальных кустов.

Ночные сменщики, возвращающиеся с работы, были немало

удивлены, когда из кустов с кряхтением вылез лысый

толстый человек в черном, испачканом тиной и землей

мундире и сказал не по-русски "Main Gott, Chertoff

Shtirlitz". Борман основательно заблудился, и не знал,

где теперь искать своего родного Штирлица.

Он пришел в справочное бюро, местонахождение которого

ему подсказала вездесущая старушка, но оно имело

обыкновение не работать по ночам. Партайгеноссе обиделся

и насупился, как ребенок. К нему подошла другая старушка,

и спросила, погладив его по лысому затылку, слегка

поблескивающему в ночной темноте:

-- Кого спотерял, детка ?

-- Штирлица, - капризно и протяжно сказал Борман,

приготовившись томно зарыдать.

-- Ах, Штирлица ! Ну пойдем, детка, я тебя спровожу, -

старушка достала из сумки заплесневелый пряник и дала его

бывшему германскому рейхсляйтеру. Борман чуть не сломал

себе зубы. Он хотел поставить старушке подножку, но

удержался.

К утру старушка вывела Бормана к дому, где жил

Штирлиц. Того дома не было. Борман около трех часов сидел

под дверью, распевая неприличные песни из тюремного

фольклора, которым обучился у Штирлица, но вскоре сосед

Штирлица по фамилии Дрищ сказал, что если Борман не

прекратит совращать его жену Дуську, то он, Дрищ, Борману

по морде даст. Борман обиделся и протянул напротив

дрищевской квартиры несколько веревочек, но петь

перестал. Вскоре появился Штирлиц в сапогах, густо

измазанных грязью.

-- Где тебя носит ? - угрюмо спросил Штирлиц, снимая

сапоги об косяк двери. Фикус обреченно скорчился в своей

кадке. Борман замялся и стал пороть всякую чушь. Штирлиц,

не слушая его, налил себе водки и выпил. Налил еще и

выпил опять. Изрядно подобрев, Штирлиц сел в кресло,

мягким жестом вытащил из-под себя пустую бутылку и

сказал:

-- Молодец. Пей, - и налил партайгеноссе стакан водки.

Борман не стал ждать, пока его будут упрашивать. Он

отхлебнул водки и закусил бутербродом с тушенкой.

-- А где ты был ? - спросил он Штирлица, пережевывая

хрящи, в обилии содержащиеся в тушенке.

-- В нашем русском Гестапо, - сказал Штирлиц.

-- О ! - восторженно сказал Борман, вспоминая столь

милое своему сердцу заведение на своей родине.

-- Там шпионов пытают, - продолжил Штирлиц.

Борман смутился и притих.

-- И врагов народа - тоже пытают ? - спросил он

приглушенным голосом.

-- Тоже, - сказал Штирлиц, - И даже по празникам.

-- Во ! - гордо сказал Борман, выпячивая дряблую грудь.

-- Кстати, о птичках, тушенке и врагах народа... -

сказал Штирлиц довольно грозно. Такой тон Борману не

нравился - он грозил битьем кастетом по голове. Штирлиц,

заметя его смущение, продолжал.

-- Считай, сколько в Бразилии мы погрузили в ящик

народу: Гиммлер - одна штука, Геббельс - одна штука,

Фюрер с дамой - две штуки, ой...

Несмотря на близость родины, при упоминании дамы

фюрера Штирлица начало неукротимо рвать на родину, то

есть теперь на свои собрания сочинения.

-- Шелленберг - одна штука, - подсказал Борман, чтобы

отвлечь Штирлица от неприятных воспоминаний.

-- Да, - сказал Штирлиц, - Еще Холтофф, Айсман и Мюллер.

Да, и еще Кальтенбрунер ! Итого - считай, тунеядец, -

девять штук.

Борман скромно потупил глазки. Мюллер по воле его

мелкой пакости до сих пор, наверно, строил песочницы в

джунглях, если не съели крокодилы.

-- А в Москву, - прервал его гнусные мысли Штирлиц, -