Игорь Маслобойников - Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги

«Ибо, – здраво заключил он, – что ему сделается, он же шуршик! А шуршики, как известно, живут вечно!»

С последним заявлением было сложно поспорить. Единственное, о чём не подумал дерзкий охотник, так это о том, что один неверный шаг – и миссия будет провалена, а он навсегда лишится дорогой сердцу белоснежной красотки!

«Впрочем, – размышлял Тихоня, – попадётся в ловушку, может, о чём-то призадумается… Вот только спасай его потом!»

И в этом он был, безусловно, прав! Ибо в «Кодексе Правил» писано: «Опыт – вещь непреложная! Токмо ценой собственных чресел, шуршик во тьме живущий, познает истинную ценность жития, обретя в терзаниях прозрение и глубинность мысли!»

Пэк же слушал друга вполуха, кивал, в паузах предаваясь мечтам о скорой встрече с белоснежной подругой, и с лёгкой нервинкой уничтожал запасы орехов, коими друзья в изобилии набили карманы, зная, что путь предстоит не близкий, а силы, ох, как понадобятся! Крошка Пэк – шуршик, и как всякий шуршик, он не хотел соизмерять силы и возможности, полагаясь исключительно на собственную харизму и дерзость.

И вот они лежали в ковыле, перед ними высилось селение, и упрямо надвигалась минутка, когда с сомнениями придётся покончить и ввязаться, как говорится, в крепкую заварушку…

Когда запасы орехов перекочевали в желудки, а конечности вернули былую лёгкость, шуршики аккуратно высунули носы из зарослей ковыля. Какого-либо движения или иных признаков жизни не наблюдалось. Селение даже показалось дерзким налётчикам вымершим! Заходи, как говорится, и бери, что хочешь! Это настораживало Тука, однако в Пэке рождало безрассудную наглость. Любитель лошадей жаждал немедленных действий, в то время как поклонник древних писаний ломал голову над тем, что всё это может быть очень даже неспроста! Дабы ускорить поиски, было принято мудрое решение разделиться: Крошка прочешет правую сторону селения, а Тихоня – левую. И верхушка ковыля заволновалась, указывая на то, что охотники расползлись в разные стороны.

И пока ушастые головорезы входят в селение, полные надежд отыскать четырёхкопытную потеряшку, я немного вернусь назад, к моменту, когда Тихий Тук и лошадка белой масти расстались близ дремучих лесов неизведанных территорий…

Луна стояла высоко, освещая дорогу призрачным светом, когда белоснежная подруга покинула своего нового знакомца и поспешила к замку шуршиков. Заблудиться было невозможно, однако, пересекая пойменные луга герцога Хмельницкого, что-то знакомое, едва уловимое заставило её остановиться, фыркнуть, широко раздувая ноздри, и осмотреться. Дорога показалась чрезвычайно знакомой, приглашая свернуть в сторону, не углубляясь в дикие леса севера. Оттуда веяло теплом и уютом. И лошадь белой масти поддалась соблазну – сошла с тропы! Когда же вдали забрезжили огни селения, к ней и вовсе вернулось ощущение утраченного дома. Она пронзительно заржала и ускорила бег. Копыта стучали дробно, в ушах пел ветер, а грива парила, сплетаясь с порывами ветра.

Спустившись с холма, коняшка вбежала в деревеньку и остановилась, довольная тем, что скоро насладится овсом и родным стойлом. Соседская собака подала голос, приветствуя возвращение беглянки, которая медленно пошла по главной улице. Отыскав заветный двор, она торжественно ржанула, возвещая о возвращении. В доме вспыхнул огонёк. Вскоре на пороге появился заспанный хозяин, прикрывая широкой ладонью дрожащий огонёк свечи. Узнав потеряшку, он отворил ворота и ласково потрепал белоснежную холку.

– Откуда ты взялась? – спрашивал он, окутывая уши вернувшейся располагающим бормотанием. – Где пропадала?

Блудная красавица благодарно тёрлась носом о хозяйскую грудь, выражая, тем самым, всю свою радость и признательность. Способностей отвечать что-либо вразумительное у неё не было. Она умела только чувствовать и немножко мечтать, например, о стойле, таком тёплом и уютном, но почему-то, вопреки ожиданиям, её привязали рядом с конюшней и, пробормотав: «Утро вечера мудренее…» – оставили одну прямо на опустевшем дворе, ставшим в одночасье чужим и неприветливым. Хозяин скрылся в доме, который затем погрузился во тьму, и недавней пропаже ничего не осталась, как смириться с образовавшимся положением.

«Наверное, – подумала она, – когда взойдёт Солнце, всё обязательно станет, как прежде…»

Но тут из конюшни донёсся шорох: кто-то отчётливо фыркнул и раздался глухой удар. Насторожившись, красавица припала глазом к щели ворот и увидела, что стойло её занято, и хозяйничает в нём другая особа! Кобылка была молода и смотрела на закрытые ворота конюшни, за которыми печалилась подружка Крошки Пэка, с чувством невероятного превосходства. Обида не заставила себя ждать, тронув огромное лошадиное сердце тягучей тоской. Ей нашли замену?! Уже?! Вот так скоро?!

Когда же настало утро, к хозяину заявился сосед с просьбой одолжить скакуна и желательно порезвей. В столице намечались грандиозные торжества по случаю бракосочетания их величества, и приглашались все желающие, как от мала до велика, так и от богатого до бедного. Лошадка вслушивалась в разговор обеими ушами, полагая, что сейчас, именно в эту минуту, возможно, решается её судьба! Новенькую отдадут, и в мире воцарится справедливость! Но когда хозяин, наконец, взглянул на неё, сразу осознала: чувства их не взаимны. Её преданность не была оценена по достоинству! А значит, торопилась она домой понапрасну!

Люди подошли к ней, и сосед, пахнущий кислой капустой и табаком, похлопал её по крупу, отчего отвергнутая недовольно топнула копытом.

– Славная коняга, – заявил человек, осматривая скакунью со знанием дела. – Ты же говорил, украли её.

– Было дело. Да вот вернулась нынче ночью. Так что, берёшь? Мне две кобылы без надобности.

– И сколько просишь за такую?

Цена была озвучена, и мужчины ударили по рукам. На лошадку была надета новенькая уздечка, и вскоре она покинула двор, оставив на нём своё разбитое лошадиной сердце. Её верность продали за какой-то мешочек блестящего металла! Если бы Крошка Пэк сейчас оказался рядом, он бы увидел, сколько грусти плескалось в глазах его любимой коняшки. Но, увы, его не было, и посочувствовать тоже было некому!

Вскоре несчастную запрягли в телегу, отправившуюся к королевскому дворцу на объявленные торжества. Новый хозяин довольно болезненно опускал плеть на круп, покрикивая, чтоб поторапливалась, но лошадка, добирая злости, чтобы забыть о предательстве, только утраивала бег, под восторженные крики семейства незнакомого ей человека. Она всё более и более начинала грустить по забавным ушастым существам, которые, безусловно, её похитили, но проявили при этом ни с чем не сравнимую заботу, душевную и трогательную, каковую она по глупости своей не оценила и кого покинула столь неосмотрительно.