Андрей Арсеньев - Арсеньевое

– Даже своего судья не пожалел, – сказал Козлов.

– Ага, не пожалел! Значит, Медверт случайно умер во время казни? Никто никогда не умирал, а он единственный умер. Случайно, да?

– Ну да, – немного поразмыслив над этим, произнёс Козлов, – странно это. То палач всегда мучил всех, пока не кончит, а тут взял всунул ему и не вынимал, пока не задохнулся.

– Даже не кончил, – добавил Козлов после паузы.

– Прикончил его, не кончив, – подытожил он и засмеялся.

– Давай на такси поедем, пока ещё кого-нибудь не встретили, – сказал я Козлову, – к тому же неохота связываться с кабелём.

– С каким кабееелём?

– Да вон видишь табличка: «ОСТОРОЖНО, КАБЕЛЬ! КОПАТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ».

– Ну ты же ведь не собираешься копать?

– Не знаю… как прочту про какой-либо запрет, так и тянет это сделать.

– Копать всё равно нечем.

– Да вон к будке лопаты прислонены, – сказал я, показывая на небольшой сарай, через окно которого с дьявольской улыбкой, приставив ко лбу ладонь козырьком, смотрел на нас кабель.

– А-а! – протянул я с досадой, почёсывая руки. – Нет, давай на такси поедем, осталось уже не так много, так что денег хватит. Вон как раз такси едет! Иди останови.

Бородька радостно побежал исполнять моё поручение, не подозревая о том, что платить придётся ему, поскольку денег у меня с собой не было.

– Эй, спроси, как у меееня дела! – быстро сказал мне Бородька, стоя на краю обочины.

– Зачем?

– Давай быстрее, пока такси не проехало!

– Как у тебя дела?

– ТАК СИбеее! – прокричал на всю улицу Бородька, махая водителю рукой.

Мы удачно прибыли к месту назначения. К счастью, деньги у Бородьки были с собой. Не очень-то хорошо было бы появиться перед новым свидетелем, испачканными в зелёнке.

Глухарь жил в неприглядном двухэтажном многоквартирном доме, на верхнем этаже. Мы поднялись и позвонили в дверь.

– Открыто! – послышалось из квартиры.

Мы переглянулись и вошли внутрь.

– Идите сюда, – прозвучал тот же голос в конце коридора.

Местом, откуда доносились эти реплики, оказалась небольшая гостиная со старой мебелью и старыми обоями. В углу, на тумбочке, стоял выключенный старый телевизор, над которым на стене висела рамка с портретом Месси Львова. А напротив телевизора, на старом полинявшем диване, сидел такой же старый полинявший глухарь.

– Присаживайтесь, – обратился он к нам.

Так как сидеть в гостиной кроме дивана было негде, мы решили постоять.

– Это вы звонили в полицию по поводу…

– Это отсюда вы видели убийство? – оборвал я Бородьку, направляясь к окну.

На улице под окном стояли две пустующие скамейки, впереди находилась детская площадка: качели, горка и песочница. В стороне от неё располагалось небольшое футбольное поле. Но никому до всего этого не было дела: на глаза мне не попалось ни одной твари. А позади детской площадки, прямо напротив меня, стоял двухэтажный особняк Медведева, а если быть ещё точнее, окно его кабинета. Окно было открыто, и так как расстояние до него было приблизительно пятьдесят метров, мне хорошо виднелись судейские стол и стул.

– Да, отсюда, – подтвердил свидетель, когда я отвернулся от окна.

– А можно узнать ваши имяяя и фамееелию? – спросил его Козлов. – Это для дела.

– Сергей Глухарёв.

– И что же вы, Глухарёв, видели в момент убийства судьи? – спросил я, упёршись жопой на подоконник.

– Убийство судьи, – ответил Глухарёв.

– И кто этот убийца?

– Страус.

– Страус? – удивлённо переспросил Бородька, опередив этим меня.

– А точнее, страусиха, – всё так же спокойно продолжал отвечать на вопросы Глухарёв.

Не зная, шутит ли над нами свидетель, мы с Бородькой, шокированные его заявлением, минуту стояли, не проронив ни слова.

– И что же именно вы видели? – собравшись с мыслями, спросил я Глухарёва. – Можно узнать поподробнее?

Глухарёв посмотрел на каждого из нас, уставился на стену, где висел портрет, и начал свой, наверное, не раз готовившийся рассказ:

– Я старый. Лифт у нас не работает, так что на улицу я выхожу редко. В основном я целые дни сижу здесь и читаю книги. Вчера было так же, я сидел на диване и читал. Окно было открыто. Во дворе у нас шуметь некому, так что мне никто не мешает. Но вчера я услышал на улице какой-то звук, как будто кто-то бегал и голосил. Я отложил книгу и пошёл посмотреть. И увидел, как по детской площадке бегала голая страусиха. С огромным пузом. Всё это время она громко всхлипывала. Какое-то время она носилась так взад и вперёд и глядела по сторонам. А потом она посмотрела на дом судьи и уставилась на окно его кабинета. Я тоже туда посмотрел и увидел судью за столом. Окно у него всегда было открыто. Страусиха увидела его и сразу замолчала. Потом поглядела на песочницу, подошла к ней, повернулась на судью, потом на песочницу, потом опять на судью. Потом она шагнула чуть в сторону и стала лицом прямо напротив его окна. Потом повернулась ко мне и спрятала голову в песок. Страусиха стояла в такой позе секунд тридцать, я даже уже хотел отойти от окна, но потом раздался выстрел, и я увидел, как яйцо из страусихи прилетело прямо в голову судьи, и он рухнул ею на стол. Потом страусиха вынула голову из песка, поглядела на окно и убежала.

Мы с Бородькой, охуевшие от услышанного, стояли, раскрыв рты. Я повернулся к окну и взглянул на песочницу. Она располагалась прямо напротив двух окон и где-то в двадцати метрах от кабинета судьи. Я обернулся и обратился к Глухарёву:

– Вы что, смеётесь?

– Нет, не смеюсь, – спокойным голосом ответил свидетель. Единственное, чем он шевелил за всё время нашего присутствия, были шея, глаза и клюв.

Я посмотрел на Бородьку, на плакат и снова на глухаря.

– Вы ведь в курсе, что врать – это грех?

– Ну да.

– А зачем тогда вы нам врёте?

– Я не вру, и вообще, какое мне дело до того, что это грех?

– Как! Вы же верующий!

– С чего вы взяли?

– С того, что у вас на стене висит фотография Месси Львова.

– Где?

– Да вот же! – сказал я, показывая на портрет.

– Это Лазарус Серый, вообще-то, – недоумённо произнёс свидетель.

Я подошёл к портрету и принялся подробно его рассматривать.

– А, ну да, – проговорил я, отворачиваясь от него.

– Волка ото льва отличить не может, – удивлённо и спокойно сказал Глухарёв.

– Ну, просто мне показалось, что он здесь без гривы и… – оправдывался я, возвращаясь к окну.

– У вас все такие полицейские в участке? – спросил Глухарёв Козлова.

– Нет, он один такой.

– Ну ладно, ладно! Всё, забыли! Нам что, говорить больше не о чем? – выпалил я и обратился к диванному сидельцу: – То есть вы говорите, что не врёте нам?

– Нет.

– И вы действительно видели на детской площадке страусиху?

– Да.