Тамерлан Каретин - Жизнь продолжается. Сборник рассказов

– Есть.

Седой отправился обратно докрикивать на солдат то, от чего я его так неожиданно отвлек.

Помощь в оформлении отпуска по болезни отца была единственным человечным поступком капитана за весь срок моей службы. Насколько я помню. Как только у него получалось показать себя с хорошей стороны для нас, он это чувствовал и всеми способами старался отогнать от нас эти мысли прочь, в пучину ненависти.

Каждую пятницу в расположении роты подводили итоги. Недели, дня, любого события… Неважно, что происходило, но этот процесс был прописан в распорядке дня, следовательно, был обязателен. Солдаты рассаживались в несколько рядов на любимых табуретках в центральном проходе казармы, перед ними ставили стол, за который садились офицеры что-то подводить, а также выслушивать жалобы и предложения личного состава, если такие имели место быть. Обсуждали прошедшие и предстоящие мероприятия. Косяки, залеты, благодарности… По большому счету все это было бесполезной тратой времени, как и многие происходящие здесь вещи. Порой особые темы для диалога не находились, ведь не каждую неделю происходили события, требующие особого внимания. В такие пятницы подведение итогов выглядело как молчаливое массовое сидение на табуретках. Обмен парой фраз и томительная тишина.

Весь процесс очень хорошо охарактеризовывает старый анекдот:

«Рассказывает одна подруга другой:

– Вчера встречалась с военным… всю ночь не спали…

– Ого, и чем же вы занимались, стесняюсь спросить? – интересуется вторая.

– Две минуты прелюдий, минута секса… остальное время до утра – подведение итогов».

Вот и мы подводили.

Так тянулись день за днем, неделя за неделей. За выходными приходил понедельник, потом вся неделя, и опять выходные. Дни шли, но дембель все равно никак не хотел приближаться и казался чем-то таким далеким, нереальным и недоступным. Год – это всего лишь маленькая частичка жизни, но она может пролететь пулей или ползти черепахой. Здесь, ввиду постоянного однообразия и наперекор солдатским желаниям, лететь пулей она никак не хотела.

Изредка в роте происходило что-то новое и чаще всего далеко не самое приятное.

Однажды с утра дежурный по роте (им как раз оказался наш сержант Петров) сообщил, что поймал одного из солдат за неблагородным процессом – ночью он изучал содержимое чужих штанов. Нет, это не то, что вы могли подумать. Он просто шарился по карманам сослуживцев, пока те мирно дрыхли в своих скрипучих кроватях и видели счастливые сны о радостном возвращении домой, о красивых женщинах и вкусной еде. Парень-то вроде сам по себе был неплохой, вот только такие «залеты» в суровом мужском коллективе не прощаются. Никогда. Раз оступился – «крыса» на всю оставшуюся службу. И неважно, куда тебя определят в дальнейшем. В соседнюю роту, в соседний город или область. «Крыса» будет преследовать его все время. От нее не избавиться, она прилипает прочно и надолго. Справедливое наказание от сослуживцев осталось дожидаться его в ночное время суток.

Но суть не в этом, прознавший каким-то образом о происшествии Седой (он всегда обо всем узнавал) даже не повысил на него голос, хотя орать было его вторым любимым занятием, сразу после «побухать», а просто спокойно пригрозил отправить «залетчика» после «учебки» дослуживать на прекрасном и далеком острове Новая Земля в Северном Ледовитом океане. Куда после распределения (через полгода службы, а «учебка» и того меньше) отправляли по несколько наиболее провинившихся человек (благо в армии таких предостаточно). Это было не самое легкое место для службы, и добровольцев на него находилось не так много (никого), как требовалось. Я всеми силами старался не оказаться среди этих «добровольцев», ибо сам родился на севере и знал, что такое мороз, не понаслышке.

– Холодно там всего лишь полгода, остальные полгода там очень холодно, – поговаривал старшина соседней роты, старший прапорщик Казак, девять лет прослуживший на этом острове, что, несомненно, сказалось на его суровом характере, но о нем речь пойдет немного позже. Обязательно пойдет.

Воздействие офицерского состава на неподобающее поведение крысоватого солдатика этим и ограничилось, но не личного состава. Все с нетерпением ждали ночи. Воспитательной ночи справедливости.

После озвученной дежурным по роте долгожданной команды «отбой» несостоявшегося четырнадцатого друга Оушена поставили в угол (практически как маленького ребенка в детском саду, ибо армия, если приглядеться, имеет с ним довольно много общего) между стеной и шкафом перед кроватями, на которых лежали остальные члены дружного и негодующего коллектива. Лично я ожидал увидеть ту самую широко распиаренную и запугивающую всех мамашек, отправляющих своих сыновей со слезами на глазах на службу Родине, дедовщину во всей ее красе, но, к моему удивлению, сержанты прекрасно обходились и без физического воздействия. Моральное давление имело в некоторых гранях своего воздействия ничуть не меньший эффект, просто требовало чуть больше времени и опыта. С «залетчиком» просто поговорили, в такой вот обстановке, с приглушенным светом, под пристальным вниманием нескольких десятков глаз тех людей, с которыми он проводит день за днем, минуту за минутой, людей, с которыми, как бы ты ни хотел, а придется жить бок о бок еще как минимум до конца «учебки», и уж лучше, чтобы эти люди тебя по крайней мере не презирали и не ненавидели. В этих выставленных непривычных условиях довольно тяжело сохранить в себе все морально-положительные человеческие качества, воспитывающиеся в тебе обществом с самого рождения, и так легко опуститься вниз, поддавшись чему-то плохому, чему-то недостойному, чему-то, что, кажется, сделает тебя чуточку счастливее. В реальности оказывается, что это просто очередной шаг вниз, а в жизни, когда в твоих карманах деньги появляются настолько редко и в таких малых количествах, посягнуть на них – считай, что отнять у человека – друга – сослуживца последнюю надежду на радость (последний кусок хлеба у голодающего). На хорошие сигареты, на сладкую еду, на газированные напитки… На то, что так хочется и так трудно заполучить. Это не понравилось никому. Все были раздосадованы и наблюдали за вжимавшимся в угол человеком волчьими глазами. Он поглядывал из стороны в сторону в поисках хоть небольшой, но поддержки. Все было напрасно. Проблемы дружат с одиночеством, а проблемы, созданные самим собой, подобные этой, порождают отвращение коллектива. Я смотрел на него с жалостью. Я не испытывал ненависти, зная, что человек слаб по своей природе, ведь для того, чтобы стать сильным, нужны усилия. Он был напуган, поддерживал двумя руками за пояс свои постоянно пытающиеся свалиться вниз из-за несоответствия размера белые кальсоны и, вероятно, предполагал, что без побоев сегодня просто не обойтись. Каждый из присутствующих сделал вывод держаться от этого человека подальше. Дружить с ним в дальнейшем было брезгливо даже людям, потенциально (а я думаю, такие здесь еще были) способным оказаться на его месте. Человек, стоящий в этом темном углу, понимал, несмотря на то, что сейчас в его сторону обращены все взгляды, все от него отвернутся, а в армейской обстановке, когда от тебя отворачиваются все, становится еще более невыносимо.