Тамерлан Каретин - Жизнь продолжается. Сборник рассказов

В своей войсковой части нас поблагодарили за участие в спасательной операции, а начальство даже пообещало разослать благодарственные письма по домам. Все испытывали дикую гордость. Но обещанного, как говорится, три года ждут. Я ждал. Письмо не пришло.

Обещать – не значит жениться.

Больше всего нас обрадовала в этой ситуации возможность вновь режимно питаться в любимой армейской столовой. Той самой пищей, к которой в первое время было очень тяжело привыкнуть, несоленой и вечно переваренной, и по которой мы так скучали в лесу, разжевывая слипшимся ртом эти хрустящие на зубах леденцы. Той столовой, в которой никогда не бывает ни свежих овощей, ни сладкого, ни жареного. В которой раздают еду всем поровну, вне зависимости от роста и веса, поэтому самые голодные персонажи (по-армейски «нехваты») всегда пытаются достать пожрать что-нибудь еще. Обменять добавку к порции на сигарету или подружиться с поварами. Добыть любыми способами и желательно что-то повкуснее местной баланды. Они могут жевать всегда и везде, в любом месте: в кровати, в строю или даже в туалете (были случаи).

Утром во время заправки кроватей у одного из таких персонажей из кармана выпал фантик от шоколадки. Не заметившие этого солдаты благополучно запинали его прямо на середину прохода между кроватями, где он и был благополучно обнаружен нашим «взводником».

– Опаньки, а кто это у нас такой голодный во взводе, что аж по ночам жрет в расположении? Кого это в столовой так недокармливают? – раздался ехидный голос Седого. – Петров, строй взвод.

Через несколько секунд солдаты стояли по стойке смирно в центральном проходе.

– Чей это мусор? Кто у нас самый голодный? – начал выпытывать капитан. – Есть в пределах расположения взвода запрещено уставом. Кто из вас этого не знает? Для приема пищи существует специально отведенное место – столовая. Итак, я повторяю, чей это мусор?

В ответ – тишина. Было изначально понятно, что виновник в такой ситуации вряд ли сознается. Побоится. В моем взводе я знал всего несколько человек, способных, не испугавшись, признать свою вину, но они по ночам не жрали. Зато Седой был доволен. Очень уж он любил свою работу в такие моменты. Получал искреннее удовольствие от любой возможности поискать виноватого. Ему нужно было идти работать следователем. «Плохим» полицейским из американских фильмов.

– Хорошо, будем действовать другими методами, – задумчиво сказал он.

Спустя две минуты взвод бежал пятикилометровый забег в поле с саперными лопатками вместо автоматов. Бежали не просто так, а с определенной целью – как следует похоронить этот злополучный фантик. В промерзшей земле не без труда была выкопана маленькая могила, куда сержант опустил бережно хранимый этот самый фантик от шоколадки. После почтительной минуты молчания и одышки холодным воздухом яма благополучно была закидана землей и утоптана солдатскими берцами. Не хватало лишь пары грустных речей в память об упокоенном (хотелось так пошутить, но я не стал). Так нас довольно быстро и доходчиво отучили разбрасывать мусор. Больше фантики в казарме на полу не валялись. Урок был усвоен. Всеми.

В армии все имеет свое место. Каждый шаг военнослужащего уже был детально описан в нелюбимой и надоедливой книжке с зеленой обложкой под названием «Общевоинские уставы». Как, зачем и куда… Весь быт простой солдатской жизни вплоть до мелочей был занесен в эту книгу. Даже необходимое количество писсуаров на имеющееся количество людей давно подсчитано и напечатано черным по белому. Всех первое время раздражали постоянные уточняющие надписи: «Охраняемая зона. Проход (проезд) запрещен (закрыт)» или «Место для мытья ног» возле ножных раковин высотой по уровню сапога. Понятно же, что рожу там не помоешь. Понятно всем, кроме солдат. Они умудрятся, если потребуется. Им нужно все уточнить и разжевать. Рассказать, что нужно делать, и показать пальцем, где это делать. Не удивился бы, если под этой табличкой была еще одна маленькая табличка: «Место для таблички «Место для мытья ног»».

Первое время новобранцам вообще непонятно, что происходит вокруг. Что это за дикий мир, в который по своей наивности и глупости они умудрились попасть. Ведь он же находится совсем рядом с привычным, буквально прямо за стенкой из колючей проволоки и за людьми с автоматами, и выглядит почти так же, только сумасшедший. Они путаются в званиях, должностях, не понимают, как постоянные заправления и переправления кроватей, отбивание, выравнивание по веревке (от одного края казармы до другого натягивают нитку и по ней ровняют матрасы, подушки и полоски одеял), ежедневное подшивание к воротничку белой тряпичной полоски связано с этим благороднейшим делом – защитой Родины.

Однажды я оказался свидетелем, или, как говорил один из моих сослуживцев, очевидцем (потому что свидетели долго не живут), как один из солдат, звали его Дмитрием, нашего взвода хотел о чем-то попросить капитана Седого, но немного переволновался.

– Товарищ старший прапорщик… – начал было он, хотя всем стало ясно, что на этом и закончит.

Поняв, что совершил непоправимую ошибку, исправить которую было уже невозможно, он просто молча смотрел на наливающееся кровью лицо капитана. От злости его пухлые щеки затряслись, а глаза впились в помрачневшего солдатика. В армии такое не прощается, если тебя назвали выше званием – это одно дело, можно посмеяться и отшутиться, а вот ниже… Такой наглости капитан не ожидал. После десятисекундного молчания Седой был похож на сорвавшегося с цепи питбуля, не хватало только брызжущей во все стороны слюны, хотя, может, я чего и не заметил (далеко стоял). В итоге, как всегда бывает (ох уж этот коллективизм), пострадал весь взвод. Капитан «выдрал» хорошенько за незнание офицерских званий весь сержантский состав, а те в свою очередь отыгрались на солдатах. Дима, сам того не ожидая, своей просьбой устроил нам неплохой досуг.

Когда солдат «косячил» или «залетал», капитан любил демонстративно рассуждать о возможных способах наказания, порой они были довольно садистские.

– Видите, как у меня изощренно работает фантазия, но я же вас жалею, – примерно таким подтекстом обладали его речи. Если солдаты засовывали руки в карманы перед сержантами и офицерами, то к вечеру можно было оказаться в строю с зашитыми карманами, чтобы избавиться от этой порочащей привычки.

– А еще, – рассуждал Седой, – можно зашить в кармане кусок хлеба, первые пару дней, конечно, ничего страшного, а вот потом… хлеб подсыхает и крошится. Все начинает чесаться и колоться, вызывая довольно неприятные чувства. Легкий, так сказать, дискомфорт.

В конце разговора он добавлял:

– Если же кто-то на меня обижается, то я официально (подчеркиваю – ОФИЦИАЛЬНО), разрешаю отомстить: набрать в рот говна и обрызгать меня.