Тамерлан Каретин - Жизнь продолжается. Сборник рассказов

Спустя пару дней я научился нормально передвигаться, и это не осталось незамеченным. Меня сразу же отправили на уборку территории с остальными «ходячими». Поздняя осень. Листва неустанно сыпалась с деревьев и, казалось, не закончится никогда. Вот-вот должен пойти снег и похоронить под собой все дороги и бордюры, сменив в наших руках метлы на лопаты. В госпитале для передвижения по улицам выдали весьма странную на первый взгляд, да и на второй, одежду (военную форму забирали в казарму): старую шапку-ушанку, кофту на пуговицах с короткими рукавами (всегда с короткими), короткие штаны без пуговиц и галоши. Правда, предоставили выбор одежды – синего или коричневого цвета. Со стороны мы были похожи не на военнослужащих, а на клиентов психиатрической больницы на осенней прогулке, причем постоянных. И наши вечно потерянные лица новобранцев идеально вписывались в эту роль. С метлами и граблями в руках, в этих забавных неразмерных костюмах мы вышли на улицу.

– Сфотографироваться бы сейчас да родителям отправить. С подписью: «Мама, смотри, я в армии», – сказал один сослуживец, оказавшийся со мной в этой ударной противолистовой группе. – Не поверит…

Смех сквозь слезы, да и только.

Спустя неделю собирания нескончаемой желтой листвы, а по большей части безделья (хотя стоит отдать должное – в госпитале было много книг и читать их не запрещалось) врачи посчитали меня здоровым и вернули в казарму. Здесь был один невероятный и на первый взгляд незаметный плюс – времени скучать не оставалось. Ты все время в деле. Скорее всего, бесполезном и никому не нужном, но в деле.

Уже с порога раздаются дикие крики. В армии вообще очень часто на кого-то за что-то кричат. Утром, днем, вечером. Во время подъема, пробежки, умывания или приема пищи. Если ты делаешь что-то медленнее или быстрее остальных. Всегда раздаются крики. Это неотъемлемая часть армии. Крики и мат.

Так доходчивее и быстрее объясняется.

В госпитале кричали намного меньше. Лишь однажды я видел, как старшая медсестра говорила на повышенных тонах с уже в край обнаглевшими солдатами, что позвонит в роту и сообщит, что они нарушают дисциплину, и их выпишут, несмотря на все их болячки. Это подействовало превосходно. Офицеры не любят таких «залетов» своих подопечных. Возмездие неминуемо. Старшая медсестра была весьма мудра и опытна в отношениях с солдатами. Некоторые ее высказывания запомнились мне на всю жизнь, такие как «не бывает не дающих женщин, бывают плохо просящие мужчины». Да, за словом она в карман не лезла.

Но больше всего за неделю перерыва казарменной жизни я отвык от утреннего армейского будильника: три строевых шага и крик «рота, подъем» – это незабываемо. В первое время от этого резкого пробуждения некоторые солдаты падали в обморок прямо в строю. Может, проблемы с давлением, может, еще что. Причин никто не выяснял. Утро, подъем, все построились в нижнем белье, тишина, и тут бац. Один из строя падает плашмя, лицом прямо на линолеум. Нашатырного спирта, конечно же, рядом не было, и его приводили в чувства при помощи воды и полотенца. Если же на осмотре присутствовал командир части или еще кто-нибудь из высшего руководящего звена, солдату давали нюхать перекись водорода, он же в свою очередь должен был сделать вид, что это «нашатырь». Вот такие интересные игры.

Во время поздней осени, когда отопление в казармах еще не включили, а на улице вовсю дул пронизывающий холодный ветер, температура в казарме не поднималась выше пятнадцати градусов. А поскольку теплые одеяла для простых солдат были не предусмотрены, то и спать приходилось под тонкими и колючими, скрутившись калачиком. Холод ночью не давал заснуть. Усталость пыталась погрузить в сон, но холод настырно этому препятствовал. Сколько в кровати ни крутись – выспаться невозможно. Но и здесь сержантская смекалка находила простой и проверенный поколениями служащих выход. Рота вставала в центре казармы, солдаты хватали друг друга за плечи и начинали нагревать помещение… Одновременными приседаниями. И нам жарко, и в помещении становится теплее.

– О-о-о, уже восемнадцать градусов, – сказал один из сержантов, глядя на градусник, спустя час наших непрерывных телодвижений. – Можно и спать ложиться.

Но это был далеко не рекорд. Рекорд нашей роты составлял 1500 приседаний за день. Сегодня эта цифра кажется невероятной, а тогда была обыденной. Только спускаться по лестнице наутро было тяжело – ноги забились и ужасно ныли.

Наша военная часть относилась к режимным с повышенной секретностью, поэтому мобильные телефоны у вновь прибывших сразу забирали на хранение. Это не значило, что тебе не дадут пообщаться с близкими. Каждую неделю солдаты были обязаны посылать домой рукописные письма. Вечером в пятницу командир давал полчаса на написание писем, после чего сержанты собирали их и отправляли (предварительно поверхностно изучив их содержание). Жалостливые письма от маменькиных сыночков о тяготах и невзгодах военной службы, а также как на их безобидное чадо несправедливо кричат все кому не лень до адресата так и не доходили. Зато такой способ позволял быстро определить, кто и что собой представляет в действительности – в условиях военных действий это оказывается реально важным. Командир был в курсе подобного и сразу же предупредил, что домой нужно писать только хорошее, чтобы «эти мамаши потом мне не названивали и не обвиняли, что я за их сыночкой плохо слежу, его тут недокармливают, обижают и сопли платочком не подтирают». К тому же зачем давать родителям лишний повод для переживания. Это армия, как-никак. Здесь и должно быть сурово.

Что же касается непосредственно личного состава попавшегося мне взвода, то это среднестатистический винегрет, причем во всем: в росте, весе, морально-воспитательной составляющей, возрасте и физической подготовленности (что в армии является немаловажной частью). И командиром этой разношерстной и совершенно не дружной в первое время шайки на ближайшие полгода (пока не закончится «учебка») стал капитан Седоренко. В наших кругах более известный просто как Седой или «взводник». Адекватных офицеров в роте было предостаточно, но нам, естественно (а как же иначе), достался именно он. Тридцатипятилетний мужчина явно с лишним весом, начальными признаками алкоголизма на лице и манией везде засовывать свой нос. Стоит отдать ему должное, ибо обладал он поистине собачьей чуйкой на нарушения уставного порядка. Кто-то прятал телефон, зарядку, выпивку, еду или что-то запрещенное, пусть даже ножницы (они тоже были запрещены для личного пользования как остро-колющий предмет, но, как тогда нужно было подстригать ногти, для меня остается загадкой и по сей день), – он знал, чувствовал, видел, находил. По взгляду, по поведению, по запаху – я не знаю. Порой мне казалось, что он обладал третьим глазом и чуйкой экстрасенса, а в сочетании с его черствым и сволочным характером получалась гремучая смесь, не дающая солдатикам хоть как-то расслабиться в это и без того непростое для них время. Про такие человеческие способности раньше я мог читать только в книгах (передачи вроде битвы шарлатанов в то время еще не были настолько популярными). И то мне казалось, что это авторский вымысел. Но наблюдать это воочию было поразительно. Поразительно и страшно, ибо попадаться приходилось и самому. Он всегда умудрялся появляться в самые неподходящие моменты. Мог лишь по бегающему солдатскому взгляду заподозрить неладное и начать выискивать правду, а самое страшное было то, что ему это нравилось. От этого процесса он кайфовал и получал несказанное удовольствие. Хотя при первом знакомстве Седой даже показался мне вполне хорошим человеком. Веселый такой, все время шутил.