Ал Райвизхем - Двадцать лет спустя (с половиной)

Побледневший сборщик налогов, получив по голове эфесом шпаги от Д’Арнатьяна, бросился бежать, сломя голову.

- Настало время подавать декларации, - крикнул гасконец.

- Настало время попрактиковаться в стрельбе, - ухмыльнулся Потрос, насыпая соль в грозное оружие.

- Бум-бум! - сказала двухстволка.

- Ай! Уй! - заорал налоговый инспектор, садясь в лужу, чтобы уменьшить боль.

- Друг мой, - укоризненно сказал Д’Арнатьян, - Зачем же тратить соль, ведь есть же пули, кстати, могу продать. Сам за два пистоля покупал, тебе по дружбе, за один уступлю.

- Да за один пистоль я куплю в десять раз больше, чем ты предлагаешь, - возмутился Потрос. - К тому же солью больнее. Человек же получает по заслугам, не расставаясь с жизнью.

- Какой ты гуманный, - сострил Д’Арнатьян, увидев, как из лужи, в которую присел налоговик вынырнул большой крокодил.

- Это Гаврюша, - похвастался Потрос, - Он солененькое любит. - Предсмертный крик сборщика налогов подтвердил слова “великого гуманиста всех времен и народов”. - Я его купил на аукционе, там он ухитрился съесть аукциониста, благодаря чему никто его не захотел покупать, и я купил его за бесценок.

- Слушай, - прервал его Д’Арнатьян, которому уже начала надоедать наглая, бесхитростная ложь Потроса, кичившегося своим знатным происхождением, состоянием и связями, словом всем, чего у него никогда не было. - Ты что, в самом деле, купил замо’к ?

- Не замо’к, а за’мок!

- И где же он в таком случае?

- Тут, ответил месье дю Баллон де Плафон де Перрон, доставая из бумажника надувной резиновый замок. - Планше, Мушкетон, ублюдки чертовы, так вас перетак, живо за работу!

Из травы показались головы Планше и Мушкетона, играющих в карты. Приказание Потроса прервало их в тот самый момент, когда Планше ругался последними словами по поводу того, что в колоде, оказалось, пять джокеров. Мушкетон, сделав невинное лицо, успокаивал его, утверждая, что произошла ошибка и в колоду попали три лишние джокера. При этом у него из кармана выпало еще два джокера, и ему не миновать бы линчевания со стороны Планше, если бы так некстати не вмешался Потрос. Понукаемые пинками со стороны своих хозяев, они взялись за воздушный насос и принялись надувать замок.

Через пять минут на месте голой степи появилось четырнадцатиэтажное здание замка, стены вокруг замка, лес, виноградники, десяток другой надувных рабынь и даже небольшой резиновый кегельбан.

- Да, - протянул гасконец. - Немудрено, что тебя налоговые крысы донимают.

- Купил на дешевой распродаже, - начал хвастаться Потрос. А еще, под этот замок я уже пять раз ипотечные кредиты получал. И вообще, я богатый человек, у меня пятьдесят тысяч ливров годового дохода. Эх, если бы у меня было бы звание барона, мне бы кредитов больше давали бы, - вздохнул он.

- Кстати, я как раз могу это устроить, - сказал добрый Д’Арнатьян. - И ничего особенного делать не придется, ну разве что проткнуть кого-нибудь, словом все как раньше.

- Так мы едем путешествовать? - радостно воскликнул Потрос. - Тогда я замок с собой возьму, ведь ночевать в гостиницах это сплошное разорение просто.

- О'кей, - сказал Д’Арнатьян, - смачно сплюнув в резиновую траву. - Только Вы, друг мой, сначала езжайте в Париж без меня. А я заеду за Отосом, кстати, не знаете, где он живет?

- В имении Бражелон, доставшемся ему по наследству от внезапно умершего родственника, - ответил Потрос, закрываясь в одном из резиновых туалетов, расположенных вокруг замка.

- Внезапно? - переспросил Д’Арнатьян, - Отос, насколько я его помню ничего внезапно не делает, ну если только деньги нужны.

- Может быть, это не он? - высказал догадку Потрос, и как всегда ошибся.

- Планше, мы уезжаем, сразу после того, как только я поем. Накорми лошадей, а я пока посплю. С этими словами он пинул Планше и, повалившись как сноп в резиновую траву, захрапел. Планше от злости пнул резиновую собаку, сторожившую резиновый замок Потроса, после чего, как порядочный слуга и скотина, наплевав на приказание, улегся в резиновую траву.

Однако Потрос, следуя обычаям гостеприимства, позаботился о корме для лошадей, накормив их протухшим гороховым пюре. Д’Арнатьян и Планше на свою беду обнаружили это уже в пути, так что пришлось привязать бесчувственного Планше к седлу, а опытный Д’Арнатьян, привыкший всего ожидать от друзей, надел противогаз, припасенный для таких случаев. В целом же, пейзаж вокруг омрачался только тем, что на всем пути падали замертво звери и птицы, оказавшиеся в пределах досягаемости воздушных последствий горохового пюре. Разозлившись, гасконец написал донос на Потроса в налоговую полицию.

Подъехав к имению Бражелон, Д’Арнатьян в изумлении остановился и, развязав веревку, благодаря которой Планше даже потеряв сознание, прямо сидел в седле (если он сидел не прямо, веревка врезалась ему в шею), столкнул Планше с лошади, чтобы привести его в чувство.

- Ой, бля! - воскликнул Планше, - то ли выражая неудовольствие по поводу столь болезненного пробуждения, то ли пораженный увиденным.

Замок Бражелон, а это был именно он (об этом свидетельствовал указатель, лежавший в пыли у дороги), был вовсе не похож на жилище алкоголика, каковым, как ожидал Д’Арнатьян, должен был стать его друг еще лет восемнадцать назад. Нет, скорее замок был похож на дом умалишенных: здание опоясывалось тремя кольцами колючей проволоки под напряжением электричества, пулеметными вышками, миниатюрными минными полями и рвом, заполненным помойными отходами, накопленными, судя по всему, если учитывать глубину рва, за последние две тысячи лет. Запах рва сбивал все самолеты, пролетавшие мимо. Посреди двора виднелись останки орбитальной станции, также, сбитой этим химическим оружием. Словом дом нисколько не соответствовал характеру благородного Отоса, молчуна и выпивохи, рубахи - парня.

- Неужели он умер? - с надеждой спросил сам у себя Д’Арнатьян, который лет двадцать с половиной назад одолжил у “старины Отоса” полпистоля. - Планше, иди и узнай все, я не решаюсь даже спросить, жив ли мой друг, - понюхав луковицу и вытерев слезы, выступившие на глазах, добавил благородный гасконец.

Исполнительный Планше деловито осмотрелся вокруг и увидел какого-то паренька, гулявшего с пулеметом наперевес по территории внутри замка.

- Эй, малый, иди-ка сюда, - не совсем вежливо, закричал Планше. - Промудоблядский загребаный педераст, язвить твою душу за ногу, бля, - сказал он и страшно выругался. - Оглох что ли, - заорал снова, не увидев на лице неизвестного обитателя замка никакой реакции. Прошло около минуты, прежде чем до незнакомца дошел смысл высказываний Планше.

- Оккупанты, - завизжал вдруг тот, направляя выщербленное от частого употребления дуло пулемета в сторону Планше. - Янки гоу хоум! Смерть джи-ай! Да здравствует Папа Карла Маркс, друг всех рабочих и угнетенных! - провизжал он на самой высокой ноте, на которой только можно визжать от боли в ампутированных по ошибке врачей гениталиях при операции по лечению насморка. После чего, парень, наслушавшийся нео-мао-марксистской помойной бредятины и накурившийся марихуаны под завязку, решил подкрепить свои лозунги реальными делами и открыл шквальный огонь.