Михаил Коссой - Вверх по стечению. Утопический роман

На практике все это выражалось в том, что в свои двадцать четыре года Эдик не знал, кто он и чем занимается. Закончив школу, он уехал в областной центр учиться в университете какому-то программированию, но после выпуска там не прижился. Пристроился вроде бы в какую-то фирму, но платили там мало, а командовали чересчур много. По крайней мере так это описывал сам Эдик. Со словами: «Быть программистом можно и на фрилансе – интернет есть везде!», он вернулся домой, но удача отвернулась от него.

Он брался за чьи-то заказы, но они были все, как на подбор, тупые. Подряжался на удаленную работу в команде, но его там не ценили. Начинал собственные проекты, но ни один не довел до конца, потому что не мог понять, нужны ли они кому-то, кроме него самого.

Отец же никак не способствовал, а только мешал. Он не давал достаточно денег, чтобы привлечь соратников к задумкам, и вообще смотрел хмуро, считая работу на дому баловством. Два компьютера, четыре огромных монитора и большое кожаное программистское кресло, которые Анатолий Антонович купил сыну по возвращении того из областного центра, Эдик за поддержку не принимал.

Главным же препятствием во взаимоотношениях стала саркастическая ухмылка отца, когда Эдик имел глупость поделиться с ним своим сокровенным замыслом.

Эдик хотел написать роман.

Очень.

У него даже был замысел футурологической антиутопии. Представьте – люди на земле все больше оказываются втянуты в переписку, обмен фоточками и прочие коммуникации через глобальную сеть, а в реальности встречаются все реже. Население земли начинает потихоньку сокращаться. По сети можно сделать почти все и даже заняться виртуальным сексом к совершенному удовлетворению всех участников, но только не зачать.

Людей все меньше, города и целые регионы приходят в запустение. Останавливаются фабрики и заводы, зарастают поля, носороги ходят по городским улицам. В финале романа остается несколько переписывающихся по сети людей на разных сторонах глобуса, которые уже не могут друг до друга добраться, потому что нет транспорта. Один за другим умирают и они, гаснут огонечки их ip-адресов на карте. В конце остается безлюдная Земля, над которой несутся в вечном своем усердии спутники связи, дающие глобальное, но никому теперь уже не нужное покрытие.

Финал Эдику очень нравился – трогал его до слез и вызывал катарсис. В такие моменты Эдик мысленно видел себя реющим в поднебесье, над запрокинутыми вверх лицами людей, наподобие унесенной ветром простыни. Оттуда, с высоты, Эдик скромно, но достойно улыбался человечеству, благодарящему его за предупреждение. Чувствовал он себя при этом замечательно – был счастлив соразмерно собственному творческому и интеллектуальному потенциалу, как он сам его оценивал.

Начало романа нравилось Эдику меньше, потому что он никак не мог его придумать. Однако он всерьез собирался начать. Вот-вот.

Когда Анатолий Антонович услышал об этом случайно за ужином, он даже ничего не сказал. Лицо, однако, у него непроизвольно сделалось такое, что Эдик и без слов все понял. На узенькую, но самую манящую тропинку в его мысленной картине с грохотом пал самый увесистый бетонный блок. Ощущения у Эдика были такие, будто душа его была хвостом, который этим блоком придавили.

Впрочем, Анатолия Антоновича осуждать трудно, вы же помните в каких отношениях он был тогда с литературой?

С бетонными блоками Анатолий Антонович был в гораздо более близких отношениях. Когда четыре года тому назад к нему пришли люди из «Полностроя» и намекнули, что бетон для фундаментов в Экотауне лучше бы использовать подешевле, а сваи под здания забивать на метр пореже, он очень расстроился. И даже не потому что разницу в стоимости предлагалось почти полностью отдать «Полнострою».

– Может ведь рухнуть, – сказал он.

– А может и нет, – весомо возразили ему. – В проекте все с запасом было. Не закапывать же деньги в землю.

– Но я… – Анатолий не знал, как, не обидев солидных людей, выразить мысль о том, что ему не хочется быть крайним, если все же рухнет.

– Можем отдать контракт областным, – сказали ему многозначительно.

Подразумевалось, что после этого больше к нему обращаться не будут. А наоборот станут чинить препятствия. Анатолий промолчал, потому что «Полнострой» после долгой борьбы остался в городе единственным застройщиком.

– Все будет в порядке, – сказали ему и похлопали по плечу.

Это был момент, когда оказываешься на грани допустимого. Быть на грани довольно неудобно – как долго сидеть на узких перилах, которые врезаются в зад. И Анатолий Антонович начал ерзать, что с его комплекцией даже мысленно делать крайне затруднительно.

Шла бы речь об укладке асфальта на слабый грунт – вопроса бы не возникло. Ну просядет покрытие, и что? Машины яму объедут, а потом и залатать можно. Или остановка автобусная упадет из-за ржавого каркаса – заменить дешевле, чем ставить ее как надо. Но жилые здания?

Инженерных знаний, чтобы оценить запасы прочности в проекте, у Анатолия Антоновича не хватало, но всем своим опытом, сосредоточенном в спинном мозге в области седьмого грудного позвонка, он чувствовал неладное.

Если бы только можно было знать наверняка – рухнет или нет! Если да, он бы, разумеется, отказался! И плевать на доход, плевать на бизнес – можно уехать в другой город, начать другой бизнес, да мало ли что! Все это не стоит того, чтобы оказаться виноватым в обрушении целого Экотауна, даже если чудом обойдется без жертв!

Сам не зная того, Анатолий Антонович разглядывал в тот момент разные мысленные картинки. Несложно посчитать, что две бинарных предпосылки: «брать контракт – не брать» и «рухнет – не рухнет», в сумме дают четыре возможных варианта. Вот все четыре он и разглядывал.

Для случая, если он пойдет на поводу у «Полностроя», а с Экотауном ничего не произойдет, никакой картинки и не нужно было. Можно было просто оглянуться вокруг. Все будет как всегда.

Картинка, где он берет контракт, а дома падают, представлялась Анталию весьма смутно. По ней ползли какие-то языки то ли тумана, то ли поднявшейся цементной пыли, суетились маленькие фигурки людей. Вся она была нечеткой, неясной, норовила потемнеть и вовсе из мысленного взора исчезнуть. Впечатление она производила кислое, но такое же ускользающее и неотчетливое.

Другие две были куда более яркими! На первой он, как водится, восседал во главе стола и сообщал благоговейно замеревшим членам семьи и товарищам:

– Главное – это чутье! Понимать надо, когда можно, а когда нельзя! Поэтому я тот контракт не взял. И как видите – был прав!

Все окружающие видели, потому что картинку сопровождали меняющиеся виды обвалившихся с дохлого фундамента зданий.