Виктор Курчевский - Побасёнки

«О чем ты плачешь, дровосек? – раздался божий глас,
Могу помочь твоей беде, ответь мне без прикрас».
«Топор кормилец мой и друг, лежит на дне реки,
А без него я для семьи, равно, как без руки».

Господь, дослушав, достает топор из-под коряг,
Почти такой, чем дровосек, рубил надысь кругляк.
Почти такой, но не такой, а золотой топор,
«Нет – хмуро молвил дровосек, – не мой это прибор».

Тогда господь из-под воды, достал второй топор,
И прочитал у визави в глазах немой укор:
«Был из железа мой топор, а не из серебра,
Не нужно мне и задарма нечестного добра».

Топор железный достает, господь из-под воды,
И под конец урок дает, небесной доброты:
«За то, что ты не захотел нечестного добра,
Бери в награду от меня три этих топора».

И стал с тех пор наш дровосек в большом достатке жить,
И честным словом он теперь стал крепче дорожить.
И всё бы было хорошо, но вновь пришла беда:
Его жену, как тот топор, похитила вода.

Сидит опять на берегу, и горько слезы льет,
И перед ним, как в прошлый раз, всевышний
предстает.
«О чем сегодня плачешь ты, о чем ты слёзы льёшь?
О чем, скажи мне, не таясь, ты горько вопиёшь?»

«Да как же мне тут не вопить, как не рыдать
навзрыд,
Ведь облик милой мне жены навек рекою скрыт».
Господь промолвил: «Не беда, восполню я урон»,
И, не колеблясь, из воды достал Шарли́з Теро́н.

Душа вдовца, в который раз, судьбой потрясена,
Ну, а господь в упор спросил: «Твоя это жена?»
И дровосек, потупив взгляд, от наглого лганья,
Скрывая радость, отвечал: «Моя, господь, моя!»

И тут всевышний, закричав, всю рыбу распугал:
«Ведь ты был честным, дровосек, зачем же ты
солгал?»
Мужские логика и честь – особенный предмет,
И вот всевышнему какой дает истец ответ:

«Будь милосерден, господин, представь такой
расклад:
Я отказался от Шарлиз, чему ты был бы рад,
Тогда, как водится, уже, усилив каламбур,
Ты б, ни секунды не смутясь, достал бы Деми Мур,

И я бы снова отказался, и ты б достал мою жену,
И тут, когда бы я признался, её б отдал, но не одну!
Ты б мне отдал Терон и Мур, к моей единственной в придачу,
И я, представив сей расклад, от счастья, как от горя плачу.

Ну, что я стал бы с ними делать? Не ублажить,
не прокормить,
Все были б четверо несчастны, и я бы с горя начал пить!
И коли ты, господь, не хочешь, моей семье
несчастной доли,
То не казни, верни жену мне, и я навеки в твоей
воле»…

Ну, чем все это завершилось, пусть каждый для себя решает,
Судьба вполне в себе спокойно и ложь, и правду
сочетает.
К несчастью, жизнь всего одна, она сложна и
многослойна,
И, если вдруг мужчины лгут, то это к пользе и
достойно.

Случилось что в английском поезде однажды,
Солдат американский возвращался из похода,
И все, чего он в это время очень жаждал —
Найти своей уставшей заднице свободную колоду.

Но, оказалось, все сидячие места в вагоне,
К несчастью, были заняты. Однако,
Он, к счастью, обнаружил вдруг в салоне,
Напротив женщины сидящую собаку.

«Позвольте, леди, мне присесть» —
Спросил с надеждой он хозяйку,
«А что, Вы видите, здесь место есть?» —
Взглянула леди, как на попрошайку.

«Какие ж люди попадаются, однако!» —
Добавила она, цедя слова сквозь зубы.
«Вы что, не видите, что здесь сидит собака?
Ну, до чего ж американцы и невежливы и гру́бы…»

«Но леди, я действительно весьма устал»,
Сказал солдат, сдержав вскипевший гнев,
«Я, между прочим, за свободу вашу воевал»,
Добавил он, от женских слов остервенев.

«К тому ж американцы надоедливы, как мухи», —
Взгляд леди на воителя смотрел, его не видя,
«Всегда у них забота о своем лишь брюхе,
Им совершенно нет заботы о чужой планиде».

«Послушайте меня, и я люблю собак,
И незачем мне здесь изображать ханжу,
А дома ждут таких же двое бедолаг…
Я вашу суку на коленях подержу».

Тут леди от презрения скривила губы,
И оглядела всех в купе победоносно:
«Нет, вы не только надоедливы, не только грубы,
Вы все, американцы, попросту, совсем несносны!»

Вот эта фраза оказалась плодоносной:
Пока народ в купе усиленно сопел,
Солдат ответил на слова молниеносно
Он выкинул в окно собаку и спокойно сел…

У леди нашей шок, от ужаса пропал дар речи…
И тут сидящий рядом англичанин говорит:
«Я не со всем, что сказано, согласен,
но противоречий
У вас, у янки, не отметить не могу, как бритт.

Вы на машине ездите по правой стороне дороги,
Вы входите в любой рабочий кабинет без стука,
На стол вы невоспитанно и беззастенчиво кладете ноги,
Да и в окно вы выбросили только что не ту, что
нужно, суку».

Приходит как-то дедушка невзрачненький к врачу,
И горько жалуется на свое бессилье:
«Ты извини, сынок, что я по-старчески ворчу,
Но я все чаще над собой вершу насилье.

Когда на первую я залезаю – все нормально,
В порядке пульс, дыханье, не туманит взгляд,
И на второй все тоже, вроде, оптимально,
Колени только изредка предательски дрожат,

На третьей тяжело уже, хоть и терпимо,
И чаще сердце бьется, и в ушах шумит,
И лишь желанием дойти до цели искупимо,
Но чувствую, что близится уже лимит.

И на четвертую взобраться в этом состоянье,
Раз в месяц удается, впрочем, не всегда,
И наплевать на осмеянье и на достоянье,
Внутри трясется все, плоть тоже не тверда».

Врач долго приходил в себя от изумленья,
Такой не каждый день испытываешь шок,
Особенной закалки было поколенье!
Да и сейчас еще потенциал у них высок.

«Скажите, дедушка, а сколько же Вам лет?»
«Да семьдесят восьмой годок уж на пороге»…
Врач посмотрел на деда, как на пистолет,
В руках ужасного разбойника с большой дороги.

«Послушайте, мне только тридцать пять,
А я уж на второй валюсь без всяких сил,
Да я о Ваших удовольствиях, могу лишь помечтать,
Да я бы с радостью хоть часть из них вкусил»…

«Ты мне сейчас про что рассказывал, сердечный,
А то соображать мне стало тяжеленько»,
«Ну как про что, про женщин же, конечно»,
«А я тебе, сынок, талдычил про ступеньки…»

Негожа сказка без припева
Не станем правил нарушать:
Жил в Англии король. И королева
Жила, чтоб замок украшать.