Виктор Курчевский - Побасёнки

Вокруг и около не будем
Ходить, вот сразу суть:
У королевы, без прелюдий,
Была прекраснейшая грудь!

Сэр Ланселот от этой груди
Тащился, как от косяка,
Нет, речь конечно не о блуде,
Но грань была зело тонка.

А, если коротко – о многом
Мог Ланселот в душе мечтать,
Но в жизни под любым предлогом,
Стремился лишь поцеловать.

Сжигаемый опасной страстью
Он к магу Мерлину спешит,
Пусть тот своей волшебной властью,
Хоть что-нибудь наворожит.

«Да нет проблемы! – маг ответил, —
Но это стоит сотню золотых,
Коль не согласен, благодетель,
То поищи подспорья у других».

Сэр Ланселот мгновенно согласился,
Не тот момент был, чтобы возбухать,
Прекрасно понимал, на что он покусился.
Теперь осталось только с дрожью ожидать.

А Мерлин дома откопал,
Раствор, рождающий чесанье кожи,
И на бюстгальтер королеве накропал,
И тоже в ожиданье впал, без дрожи.

Для мага ожидание закончилось быстрее:
Её величество достал ужасный зуд!
Его величество изрёк: «А ну шустрее
Пусть Мерлина в покои приведут»!

Предстал пред королём немедля маг,
И приступил к обследованью кожи,
Заверил – это не крапивница, не рак,
И на симптомы рожи тоже не похоже.

Потом он сделал вывод – странный случай!
Затем заверил короля: «Для антидота
Является незаменимой и весьма могучей,
Слюна на языке у Ланселота».

Теперь уже и Ланселот дождался:
Он час облизывал у королевы груди,
От счастья плакал, выл и наслаждался,
Меняя направленье и размах по амплитуде.

Сбылось его заветное желанье!
И радости душевной не было предела,
Исчезли все сердечные терзанья,
А плоть от мыслей дерзких затвердела.

Стук в дверь мечтателя на землю опустил:
То дерзкий маг пришел за гонораром!
Глас жадности счастливчику глаза застил,
И заорал он истерично, как объятый жаром:

«Пшёл вон! Презренный чернокнижник!
Как видно, напрочь потерял ты страх,
Не мни, что будто мне – сподвижник!
А королю ты вовсе смертный враг!

Не вздумай на меня пожаловаться где-то,
В петле тогда на дыбе вмиг взлетишь!
Послушай, лучше доброго совета —
Побереги ты свой магический престиж».

Смиренно к двери молча пятясь задом,
Кляня в душе тщеславья хвастовство,
Маг Мерлин, наконец-то, осознал с досадой,
Что нагло кинул нынче Ланселот его…

Дождливым вечером под всполохи грозы,
Прокравшись мимо дремлющих постов,
Обрызгал Мерлин королевские трусы…
Не оставляйте неоплаченных счетов!

Шел человек с собакой по дороге,
Не близок и нелегок оказался путь.
И человек уже с усильем двигал ноги,
Да и собаке не мешало б отдохнуть.

В дороге с ними многое случалось:
И реки поперек, и горы в небеса,
И смерть в попутчики однажды набивалась,
И алые в пути встречались паруса.

Теперь хотелось хоть немного отдохнуть,
Попить из родника, не торопясь поесть…
И тут к оазису друзей подводит путь!
Воистину, и к ним пришла благая весть!

Тяжелые врата, высокая ограда,
Благоухание цветов, журчание ручья,
Наполненные солнцем гроздья винограда,
Прохладный полумрак и трели соловья…

Наш путник у привратника спросил:
«Скажи, любезный, что это такое?»
Ответ привратника невольно грудь сдавил:
«Здесь рай и место со святыми упокоя.

Теперь, как истинно почивший в Бозе,
Ты здесь навеки сможешь отдыхать,
Не думать никогда ни о какой угрозе,
Ни по какому поводу теперь не воздыхать».

«Скажи, любезный, неужели это значит,
Что мы немедля можем отдохнуть,
Попить, поесть, поплавать, порыбачить,
И после этого всего слегка вздремнуть?»

«Ты в этом месте всё позволить можешь,
Тебе здесь всё вокруг принадлежит,
Ты можешь пить и есть, пока не изнемо́жешь,
Но вот с собакой путь сюда закрыт!»

С презреньем рай окинув взглядом,
Наш путник без сомнения продолжил путь,
Бежала с ним его собака рядом,
И не было влечения назад взглянуть.

Так шел он и голодный, и усталый,
И вновь ворота на пути встают.
Скромней, чем предыдущие, пожалуй,
Но веру на ночлег и ужин все-таки дают.

«Могу ли я, любезный, здесь напиться?»
Спросил наш путник у прислуги в стихаре.
«Ты можешь и напиться, и умыться.
Войди, колодец дальше во дворе».

«А как с собакой быть?» – ходок насторожённо,
Старается ответ в глазах прочесть,
Привратник страннику ответил благосклонно:
«Там, у колодца на земле поилка есть».

«А есть ли что перекусить?» – допытывался путник,
«Есть борщ, есть мясо, винограда гроздь»,
«А что бы мог поесть мой верный спутник?»
«Ему найдется в кухне мозговая кость».

«Прости, любезнейший, мой маленький допрос,
Я с благодарностью немедля отвяжусь,
Когда ответишь только на один вопрос:
Как называть то место, где я нахожусь?»

«Всё просто – это рай!» – последовал ответ,
«Не может быть таких нагромождений…
А как же рай в оазисе?“ – „Там рая нет!
Там настоящий ад, без всяких снисхождений!»

«Ну, как же так, скажи мне – почему
Вы, молча потакаете обману?
И вас не беспокоит, судя по всему,
Что сотни душ подвергнуты дурману?»

«Нас радует, что так всё происходит.
Ведут через оазис тысячи стезей,
Ему благодаря, до рая только тот доходит,
Кто не бросает по пути своих друзей!»

Раз, как-то, русский завтракал в кафе,
Ну, кофе, мюсли, хлеб, варенье.
Подходит к русскому американец подшофе,
В игривом залихватском настроенье.

Во рту, как водится, у янки жвачка,
А без нее какой же колорит,
В глазах читается ехидная подначка,
И он с ухмылкой идиота говорит:

«А, правда, русские хлеб с корочкой едят?»
И лопает во рту пузырь из жвачки.
«Ну, правда» – по́днял русский от тарелки взгляд,
По простоте своей, не чувствуя подначки.

«А мы вот корки все в контейнер собираем» —
Американец вновь пузырь надул, —
«Перерабатываем в мюсли и в Россию отправляем»,
Пузырь во рту презрительно рванул.

Потупил русский взгляд, молчит,
Американец снова жвачку надувает,
Теперь он на варенье пристально глядит,
И удивленья нарочито не скрывает:

«А мы в Америке варенье не едим,
Мы только фрукты свежие употребляем,
А все огрызки, кожуру в контейнере бутим,
Варенье варим и в Россию отправляем».