Марта Кауц - Мандарины, вперёд!

– И снова поздравления в нашем эфире для Алевтины Мотиной.

Валька недовольно покосилась на именинницу и с равнодушным видом уставилась в телевизор.

– Желаем искренне, сердечно

Не знать волнений и тревог,

Чтобы сопутствовали вечно

Здоровье, счастье и любовь!

Вдруг диктор слегка замешкалась.

– Хм, постскриптум, как здесь указано, обязателен к прочтению. «Аля, срочно приезжай. В нашем подъезде новый молодой жилец. И он совсем не любит стихи. К сентябрю все успеем. Всегда твои, Соня Мармеладова, Сима-Гулливер и Маленькая Вера». А для Алевтины в этот прекрасный день звучит песня в исполнении американской певицы Тины Тернер «You simple the best».

Последний день уходящего года не задался с самого утра. Наташа искрила похлеще бенгальских огней и готова была взорваться от злости. Всему виной был отказ мужа Вадима провести новогоднюю ночь в обществе тещи. На него не действовали ни просьбы, ни уговоры, ни слезы, ни ругань, ни поцелуи. На каждый убедительный довод, у Вадима находился более весомый аргумент, чтобы отстоять принятое решение.

– У мамы елка! – Наташа опустилась на колени, зашнуровывая ботинки трехлетнего Олежки.

– А у нас, можно подумать, береза, – Вадим указал на двухметровую ель, украшенную золотыми шарами.

– Подарки!

– Знаю ее подарки! Дорогущий вертолет для внука, комбайн для дочери, а любимому и единственному зятю трусы шестидесятого размера из стратегического запасника почившего тестя. А потом каждый приход в гости начинается со слов: «Вадя, ты носишь подаренные мною трусы?» А я опа… – Вадим ослабил ремень, демонстрируя ситцевые трусы с ромашками. «До дыр сносил не снимая, за новыми пришел»

– Традиция такая, – обиженно всхлипнула Наташа.

– А разговоры за столом про подагру, запоры и псориаз, тоже традиция?

– Не только про это!

– Ах да, прости, еще про мордатого домового с бурой шерстью, который садится ей на грудь и дышит в лицо.

В комнате повисло напряженное молчание, даже упакованный в комбинезон Олежка перестал сопеть.

– Мама готовила. Старалась. Все для нас. Курочка, грибочки, пирог … – Наташа сделала еще одну попытку заманить мужа в гости.

– Ты же прекрасно знаешь, чем заканчиваются подобные застолья. Напомнить?

– Тебе трудно похвалить каждое приготовленное мамой блюдо?

Вадим склонился в почтенном поклоне и запел елейным голосом:

– Мммм… рыбка… ум отъешь. Картошечка – язык проглотишь. А курочка до чего сочная. Чудный пирог! Не подскажете рецептик? Испеку к выходным. Ах, это магазинный? В очереди час простояли? Оно того стоило! А я не хочу хвалить каждый проглоченный кусок. Я хочу просто жрать! Молча! Неужели трудно включить логику? Если ем, значит, нравится!

– Я поговорю с мамой. Обещаю! – Наташа приподнялась на носочках и поцеловала мужа в губы. – Оливье, с говяжьим сердцем, как ты любишь…

– Я с колбаской люблю! С докторской! И ложкой из общей салатницы наворачивать и чтобы никакая… кхе-кхе… мама в рот не заглядывала и под руку не ворчала: «До полуночи час, а оливье на исходе». А после полуночи истерику закатить, что салат не доели.

– Значит, не поедешь? – Наташа изогнула бровь коромыслом.

– Нет! – категорично подтвердил Вадим. – Всегда мечтал отметить Новый год один. В трусах, перед телевизором…

– Со вчерашней вермишелью и банкой сардин на столе, – съязвила Наташа.

– …и напиться до чертей!

– Ну и оставайся со своими чертями! – Наташа сорвала с вешалки пуховик и ухватив истомившегося ожиданиям Олежку, вытолкала в подъезд.

Дома в одночасье стало тихо и неуютно. У Вадима даже промелькнула мысль броситься вдогонку за женой и сыном, но усилием воли сдержал внезапный порыв.

К десяти вечера, когда до чертей было еще далеко, но штормило прилично, ожил дверной звонок. Уверенный, что жена, не выдержав трехчасовой разлуки, вернулась в родное лоно, со всех ног бросился в прихожую.

На пороге, в байковом халате и розовых калошах на босу ногу, стояла пожилая соседка, Антонина Валерьевна.

– Я за тобой! – не поздоровавшись, озвучила она цель своего визита. – Знать не хочу, что у вас с Наташкой произошло, но негоже Новый год одному отмечать. Айда, Вадя, к нам. Выпьем, оливье покушаем. Салатик у меня особенный. С говяжьим сердцем, а не с какой – то там докторской. Пал Сергеич на баяне сыграет. Спляшем, споем, в картишки срежемся, одним словом, скучать не дадим.

Вадим вежливо отказался от приглашения и был готов захлопнуть двери, как Антонина Валерьевна без приглашения прошла в квартиру. Задержавшись у стола, придирчиво оценила масштаб бедствия: тарелка с недоеденной вермишелью, консервная банка с последним рыбным ломтиком, плавающим в масле, и полупустая бутылка.

– Жена бросила, не до жиру, – с пониманием вздохнула она. – Не запирай двери! Я мигом.

Через пять минут она вернулась, держа в руках красный пластмассовый разнос с угощениями.

– Холодец, гусиная гузка, оливье, огурчики, – выставляя на стол тарелки, озвучивала она их содержимое, – Мандарины и… – спрятав руку за спину, как фокусница вытащила литровую бутылку с мутноватой жидкостью. – Самогонка! – заговорщицки подмигнула она. – Пал Сергеич сам гнал. Три рюмашки и все печали к чертям!

Вадим с благодарностью обнял, пропахшую сердечным каплями, соседку. Жизнь заиграла новыми красками и мечта, напиться до чертей, грозилась сбыться.

Под хорошую закуску наливалось и пилось веселее. Когда яркие огоньки гирлянды, потеряв очертания, бесформенно расплылись, Вадим решил передохнуть. Откинувшись на мягкую диванную спинку, на всю мощь прибавил звук телевизора. В ответ на его действие покачнулась елка, а нижние ветки, украшенные разноцветным дождиком, заплясали в такт льющейся из динамиков мелодии.

Вадим напрягся и сделал попытку подняться с дивана, но неведомая сила швырнула его обратно. Дрожащими пальцами он нащупал на пульте кнопку выключения телевизора и замер, не сводя взгляда с омерзительного существа, затаившегося среди ветвей. Черное, голое, со сморщенной мордой, оно стояло на задних лапах и пожирало мишуру.

– Сгинь! – Вадим с трудом произнес это вслух. Язык, казалось, распух и едва помещался во рту.

Глаза твари вспыхнули красным огнем, пасть открылась, обнажая клыки, а лысый, похожий на хлыст хвост неистово задубасил по паркету.

Выражение «допиться до чертей» оказалось реальнее, чем представлялось.

Цокая копытцами, черт обошел елку и сипло проорал: «Ва-адь». Расслышав в жутком вое свое имя, Вадим понял, пришел его конец.

В прихожей хлопнула дверь, послышались шаркающие шаги.

– Как хорошо, что ты двери за мной не запер, – Антонина Валерьевна нависла над Вадимом, похлопала по щекам, пощупала пульс. – Лица на тебе нет.