Евгений Захаров - Пришельцы не залетали? Фантастические рассказы с изрядной долей юмора

И в руки Вострицына ткнулась баночка с оливковым маслом. Тот ошеломленно уставился на нее, и вот с помощью этого самого масла в голове его со скрипом начали проворачиваться какие-то колесики.

– Так э-э-э, – он хотел сказать что-то еще, но Гариллаз уже исчезал за дверью. Немного приостановившись, он обернулся, и свет горящей свечи выхватил из темноты его страшно-красное, как у вурдалака, лицо.

– Вы уж не серчайте, что я его у вас в холодильнике оставил, – сказал Рафаил Иваныч сипло. – Думал, подольше протянет. А вы его испарили. В тепле оно долго не живет. Только если вы чудище создавать решили – будьте внимательны. Если положить гашеную известь, оно может и вернуться! Но – другим. Совсем другим.

С этими словами дверь за соседом захлопнулась. Вениамин же Аполлонович побрел в свою комнату. За спиной его уже вовсю ругались обитатели коммуналки, но это его не беспокоило. Что может значить гнев какого-то босса преступного мира против возвращения ставшего Другим чудовища? Не исключено, что всех их в этом случае ждет, по выражению Василия Рамы Богомягкого, один сплошной ОМММ.

Старику Гехванидзинжадзе хотелось тепла. Он сидел у окна и с тоской взирал на едва тронутые листвой ветви деревьев. Черные стариковские глаза ловили редкие лучи солнца, прорывавшегося из-за туч, как раб из цепей, картинку с изображением которого старик Гехван видел во вчерашней «Правде».

Вдруг в комнату постучали. Стучали деликатно, согнутым пальцем. Гехванидзинжадзе в квартире любили, можно даже сказать, почитали, и поэтому беспокоить стариковский досуг могли с исключительной нежностью. Ну, это только неугомонный Сашка Панкратов мог в любое время суток ломиться к старику и требовать тяпнуть с ним по-нашему, по-новоозерски. Сашку соседи унимали быстро, но гордый грузинский нрав, как поется в известной песне, не спрячешь в ножны, и старик мог обижаться несколько дней, пока ему не подносили с поклоном арбуза – свежего или моченого, это как на сезон придется.

Так вот, как уже было сказано, к Гехвану постучали. Старик прошаркал в двери и отворил ее ровно на полпальца, всунув в образовавшуюся щель свой внушительный нос.

– Эй, дарагой, – сказал он надтреснутым голосом. – Чего шумишь, чего хочешь?

– Товарищ Гехванидзинжадзе, вам письмо! – пропищали с той стороны голосом Рафаила Гариллаза, и в нос старику был робко сунут конвертик.

– Сыпасиба, – и письмо, перекочевав в сухонькую стариковскую руку, исчезло, тут же исчез и нос, а дверь, громко хлопнув, чуть не оставила взвизгнувшего Гариллаза без пальца.

Старик Гехван в последнее время боялся почтовых террористов. Начитавшись в газетах о жутком порошке, который нехорошие нехристи подсыпают в письма всем встречным и поперечным, он с великим подозрением стал относиться ко всевозможной корреспонденции. В частности, с нового года он перестал выписывать «Огоньки Новоозерска», вместо чего за газеткой принялся ходить в киоск. Писем ему практически никто не присылал – друзей и родственников своих Гехван пережил, а детей и внуков не завел. Поэтому письмо показалось ему весьма и весьма подозрительным.

Осторожно, издалека, он потыкал в письмо кинжалом. Конверт явно не собирался взрываться. Тогда старик решился и одним махом распорол конверт. Внутри не было и следов порошка, а находился там маленький беленький листочек. Гехван почесал в затылке, но листок взял, развернул и даже прочел. Вот что там было:

«Дорогой Гехванидзинжадзе, извини, не помню твоего имени-отчества! Ты ведь помнишь меня, Вахтанга Мемердомошвили? Мы с тобой одно юнкерское училище заканчивали. Не знал, к кому обратиться, поэтому решил написать тебе. Видишь ли, всех своих друзей и родственников я пережил, а ни детей, ни внуков, старый ишак, не завел…»

Гехван строго посмотрел по сторонам и украдкой смахнул слезу, после чего стал читать дальше. А дальше новости пошли жуткие и страшные. Вахтанг рассказал, как он решил пойти в Российскую государственную библиотеку, или, как ее называют по старинке, библиотеку имени Ленина, чтобы посмотреть там кое-какие философские трактаты его любимого Платона, изданные на грузинском языке. Но, побывав в Ленинке, он обнаружил там такие вещи, что не может в одиночку с ними разобраться. В частности, он узнал, что правый коридор подвального помещения левого крыла библиотеки совершенно недоступен для посещения, а именно там, он в этом уверен, и находятся милые его сердцу трактаты. Однако доступ к ним запрещен, а ему, Вахтангу, очень хочется туда попасть. Не устрашили его и рассказы о том, что несколько посетителей, по ошибке пропущенных в злополучный коридор, так и не вернулись! Заканчивалось письмо тем, что Вахтанг обращался к Гехвану с просьбой помочь.

«Если мое следующее письмо, которое я напишу после похода из Ленинки, ты не получишь, отправляйся меня искать, дорогой. Вся надежда на тебя. Ну, а если суждено мне будет выбраться – приглашаю на шашлык и киндзмараули! И не спрашивай, за что – за понимание!»

– Э, какой глупый, – сказал Гехван, обращаясь к конверту. – Да ко мне бы приезжал, слушай! У меня этот Платон даже на карелском есть, да?

Но, как ни надеялся Гехван, второго письма из Москвы он не получил. И пришлось ему, собрав котомку и не отвечая на расспросы донельзя удивленных соседей, отправляться за тридевять земель – в столицу. Что поделать, старик был по натуре неизлечимым романтиком. Даже вино не могло в нем победить эту страсть, а наоборот – разжигало. Поэтому он и захватил с собой немалую бутыль. И про сациви не забыл, а как же!

Сразу же по приезде со стариком случилась неприятность. К нему подошел полицейский и строго попросил предъявить.

– Я в библиотеку приехал, – объяснил ситуацию Гехван.

– Это ничего не меняет, – страж порядка был строг и деловит. – Па-апрашу!

– Слушай, дорогой, ты не шуми, – сказал добродушно старик. – Документы есть. Как к Ленинке пройти, подскажи, пожалуйста.

Но полиционер непонятно почему расшумелся и принялся свистеть, подзывая подручных. Гражданина Гехванидзинжадзе окружили и учинили допрос с пристрастием. Только после показа паспорта и билета до Москвы военные мужи немного оттаяли, а один из них даже подобрал с земли и всучил старику оторванную в пылу дознания пуговицу с пиджака Гехвана,

– Дед, ты только не обижайся, – сказал он. – Времена у нас смутные, мало ли что…

– Что? – старик все-таки решил возмутиться. – Что вам Гехванидзинжадзе плохого сделать может? Я в Ленинку иду. Читать.

– Читать мог и дома, – сухо сказал один из добрых молодцев. – А у Ленина читать нельзя. На него смотреть надо, понял?

– Я уже видел, – ответствовал старик. – В восемнадцатом, когда Зимний защищал.