Василиус Кошкин - Нора в Европу, или Опять Пушкин и Кошкин. Правдивые просто до невероятности истории

– Э, да тут Гёте где-то обитать должен – корифей немецкого Парнаса, раз это Веймар, – заметил было Пушкин.

– Так и пошли, брат, к нему в гости, – обрадовался Кошкин, – он поэт и мы тоже вроде литераторы, собратья так сказать по занятью и перу.

– Да он таких оборвышей, верно, и не примет, – возразил Пушкин, – он тогда вот и Карамзина-то даже не принял, хотя тот и в полных марафетах явился.

– Ну, нас-то уж поди примет, – успокоил Кошкин, я брат, уж вовсю постараюсь. Я ведь на любой афедрон, хоть с ушами – хоть и без оных компанию составить могу. Выдадим себя за князей сибирских, он слышно аристократию-то шибко уважает.

И стали друзья выспрашивать у прохожих, где тут находится дом знаменитого писателя, мыслителя и поэта Иоганна Вольфганга Гёте. Известно, что язык и до Киева доведет, вот он и на сей раз не подвел и привел их прямо к самому дому творца «Фауста» и «Страданий юного Вертера».

Постучались путешественники и раз, и другой, и третий; сперва неназойливо, а затем уж правда и громко и даже настойчиво. Но ответом явилась лишь первозданная тишина, словно бы оказались они вдруг в еще несотворенном мире. Тут Кошкин, конечно, не утерпел, и любопытствуя дома ли хозяин, сперва заглянул, а потом уже и просто нахально влез в окошко.

– Я только гляну, говорит, может разморило там герра дихтера-то после обеда. Еда ведь известно – всякое существо расслабляет, вот и он задремал, наверно, – и с этими словами – прыг на подоконник, а оттуда и в самый апартамент.

Глядит Кошкин, а там в горнице-то сам Гёте за столом устроился и прямо, что твой Зевес – хозяин Олимпа восседает, да и сосиски с кислой капустой знай себе за обе щеки уписывает.

– Эх, хорошо, право, великим писателем-то быть! Сытно, вольготно и со всех сторон приятно даже, – подумалось тут Кошкину с некоей даже завистью и с искательной улыбкой обратил он свой взор к великому Гёте.

Гёте же, надо сказать, хоть и писал порою про чертей и их хитроумного козлоногого повелителя, но был от природы весьма боязлив и встречаться с такими существами в реальности было ему, как видно отнюдь не желательно. И почему-то вдруг заключив, что к нему явился дух из самых глубин преисподней он изрядно перепугался, нырнул под стол и затаился так, будто бы и нет его вовсе в здешних земных пределах. Но заметив, однако, что дух более неравнодушен к остаткам трапезы чем к его знаменитой персоне, Гёте даже несколько обиделся и стал почти беззвучным шепотком вопрошать из под стола:

– Дух запредельный, ответь кто ты? Из каких краев явился и чего тут обресть ищешь?

Он ведь ведал правило искушенных мистиков и каббалистов, по коему с духами следует заговаривать первым. И тогда нехитрым расспросом выведав, кто они и чего им надобно, ловкими словесами постараться так заморочить им мозги, что духи одурев станут совсем послушны чужой воле – духи ведь по сути глупы, как взрослые и наивны как дети.

Кошкин же был так голоден, что и не стал отвлекаться на посторонние разговоры, а сразу принялся за сосиски.

– Капусту, думает, Пушкину оставлю, пусть к вегетарианской пище привыкает, для поэтов она как-то и больше подходит, им служителям Парнаса и вообще лучше нектаром питаться.

А Пушкин слыша аппетитное чавканье Кошкина, и не в силах более сдерживать гнетущую пустоту чрева тоже полез вслед за приятелем в окошко. Гёте, узрев из под стола еще и Пушкина, испугался и того пуще. Он уважал и искусства и науки и сам занимался и каббалой и алхимией, и хоть и общался порой с духами, но все же изрядно их побаивался, равно как и особо едких химических веществ.

– Вот их уже двое, этих демонических персон, – думал Гёте, хотя чего он на самом-то деле думал верно никогда уж не узнать, – один вроде кот, а другой арап, и неизвестно сколько их там еще и снаружи ошивается. Может даже и целый легион всякой инфернальной нечисти! Верно не потрафил я чем-то князю тьмы, что насылает он вдруг сюда целые полчища бесов! И что ежели они эдак-то вот, сейчас всем кагалом влезут в окошко, повяжут да и потащат меня прямо в пекло?

Такая перспектива вряд ли бы показалась кому-либо заманчивой, посему не раздумывая более, Гёте схватил чемодан в охапку, да и махнул поскорей через черный ход прямиком в Италию, где правит, как известно, Ватикан и жители преисподней вряд ли смеют там появляться.

А лысый господин между тем, как честный лойяльный обыватель, успел уже сделать заявление в полицию: «де, по городу бродят какие-то очень подозрительные обдергаи, весьма темные с виду элементы – не то цыгане, не то татары и все выглядывают да выспрашивают про всякое и явно уж замышляют чего-нибудь нехорошее». И полицейские силы тотчас же и отправились, вооружась мушкетами, с саблями наголо и с собаками на ловлю означенных подозрительных субъектов, и неслышно подкравшись к жилищу Гёте по всем правилам военной науки осадили преступный вертеп со всех четырех сторон. Пушкин да Кошкин глянули было из окошка, а там на дворе сплошная полиция столпилась, да и велит немедленно сдаваться.

– Э, брат Пушкин, – заметил тут Кошкин, – против закона видать и в Европах не больно-то попрешь, надо брат видно и в правду сдаваться. Вон у них берданки-то да палаши какие – враз всю шкуру попортят!

– Ладно, – согласился Пушкин, – хоть я и не прочь иной раз подраться, да нынче уж просто силов никаких нет.

И видя явный перевес полицейских сил сдались они на милость стражей порядка и закона, надеясь впрочем, что в тюрьме-то их уж наверняка накормят. Повели их, словно как с почетным караулом в полицию, а народ местный на то глядючи меж собой такое судачит:

– Опять никак Аполиёна хранцузского словили, с Антихристом самим вместе. С острова отдаленного супостаты снова сбежали! По морю-окияну, слышно, пешком, как по суху, окаянные притопали.

– Известное дело, дьяволу-то давно уж Аполиён-то энтот запродался за 30 целковых. Вдвоем и явились – чертово племя, снова смуту да беспорядки в Европах чинить, да слава богу обоих вот заарестовали.

– А ликом-то глянь-ка, один-то – истинный арап, а другой ну просто чистый кот, прямо тебе союз Сатаны с Антихристом выходит, как по писаному. Это ж надо! Теперь-то уж, верно, в мире вечный покой и порядок наступят.

А другие на то возражают:

– Он сам чистый архидиавол-то и есть! Их Хаполионов-то, слышно, семейство целое развелось, братьёв одних может аж 30 штук. Одного коли в темницу посадят, так другой на его место тотчас заступает. Отродясь не было покоя в мире да и впредь не будет, покуда дьявол-то энтот в сем мире хозяин. Про ерофантов-то рази не слыхали, теперь они кругом поразмножились на погибель существованью человеческому. И еще многие и иные суждения высказывались, потому как ежли не высказывать всякое, то и жить-то тогда неинтересно и скучно станет. Ну, а после, как доставили Кошкина да Пушкина в полицию так и допрос им тут же самый пристрастный чинить принялись.