Василиус Кошкин - Нора в Европу, или Опять Пушкин и Кошкин. Правдивые просто до невероятности истории

– Кто вы, мол, такие есть, господа, и откудова заявиться изволили? Чем живете-промышляете и зачем тут свободно у нас погуливаете? И не Наполионы ли случаем замаскированные?

Кошкин тут же и поспешил взять первое слово :

– Мы, говорит, мирные лунные жители и как раз вот только только что вот свалились с самой Луны. А направляемся мы к известному господину герру барону Мюнхаузену в гости, с ответным дружеским визитом. Его баронская светлость, в бытность свою на Луне, платок свой носовой нечаянно обронили, вот мы и хотели оную принадлежность баронову ему безвозмездно вернуть. Потому как во первых это его собственность, а во вторых и несомненное доказательство, что он на Луне действительно побывал.

И Кошкин тотчас представил под полицейские очи свой собственный носовой платок изрядно помраченный от долгих употреблений.

– А почему вы такие оборванные? – полюбопытствовал все ж дотошный полицейский начальник.

– Да мы сперва-то, конечно, при полном параде, как оно и надлежит благородным инопланетным путешественникам, по космосу летели. А как ступили на ваши местные облака, то и оборвались, поскольку они непрочные. Вот и стали тут тогда уж совсем оборванцы. Пушкин, хоть голод его кажется совсем уже сморил, не мог тут удержаться от смеха.

– А чего он смеется-то этак вдруг? – изумились тут полицейские – Не псих ли?

– Ах, да он не смеется вовсе, а печалится, – ловко ответствовал на то Кошкин, – Так уж у нас на Луне особенно глубокая печаль выражается, не воем да плачем, как на вашей планете, а просто смехом. Иной народ – иные и привычки!

Тут Пушкин залился смехом еще и пуще того, ржет и ржет себе, и ничем его не остановишь. А полицейский, рыжий такой: крысиная совсем рожа, да еще и в крапинку, в генералы уж точно, гад, без мыла пролезть хотел, тут и говорит:

– Врут они всё, – говорит, – барон-то Мундхаузен давно уж спокойно себе преставившись, царство ему небесное. А у ентих-то персонов – хари уж больно прехитрые, они верно какие-то воры, хоть и с Луны свалимшись.

– Вишь ведь оно как, – ничуть не смутился Кошкин, – времена-то на планетах везде свои собственные. Да и путь-то от Луны не близкий, пока до Земли-то до матушки дотопали уж и полвека почти минуло. Сего-то мы как раз и не учли, что барон-то, как и все прочее в мире – не вечен.

А Пушкин после смеха впал вдруг в тихую меланхолию и помалкивал себе в тряпочку, как вроде совсем неинтересно ему чем сей межпланетный контакт, наконец, завершится.

Тут полицейский, который с протокольной мордой и говорит: – В тюрьму их надо голубчиков отправить, чтоб другим не повадно было бесполезно по свету шататься, да с иных планет еще и падать в чужие края. Если и все так-то, как яблоки, к нам валиться начнут, то тесновато тогда в Европе станет, она ведь не резиновая, да и законный порядок тогда совсем нарушится, они ведь законов-то наших не знают и соблюдать их стало быть не станут.

– Ну и порядки тут у вас, однако! – возмутился тут Кошкин, – никаким гостеприимством-то даже и не пахнет. Мы вон сколько пространств пересекли с риском для личного здоровья, с дружеским визитом к вам поспешая, а вы в тюрьму нас упечь грозите. Где ж тогда, извините за выражение, ваша европейская гуманность и вообще права неприкосновенности человека?! Вы нам лучше хлебушка сперва дайте, напоите накормите, а потом и расспрашивайте по человечески. Мы вон как ослабели совсем без питаньев и внутри у нас даже полный вакуум беспредметный образовался, что и языки-то у нас едва уж шевелятся.

– А чего ж вы к Мюнхаузену вроде бы направлялись, а вдруг совсем уж в ином месте – в доме у Гёте очутились? – полицейский начальник хитро эдак возражает.

– Да мы с приземлением-то слишком поспешили и местом несколько ошиблись, ну и думаем и Гёте тоже ведь писатель-сочинитель, свой человек должно быть. Хоть и не барон, но гостям-то с иной планеты верно уж обрадуется. Он бы по нашим-то рассказам о Луне роман поэтический, например, «Вертер на Луне» или поэму романтическую «Лунный Фауст» сочинить бы мог, да вот невесть с чего вдруг в Италию рванул.

Стала тут полиция, конечно, в разные высшие инстанции извещать, потому как нечто уж такой небывалой необыкновенности случилось – два лунных обывателя с самой Луны свалимшись! Ну, а как с ними быть по малости чинов, полицейская сила сама решений принять, конечно, не смела. В тюрьму ли что ли их упрятать или обратно на Луну из пушки выстрельнуть? Вот в чем двойственная каверзность заключалась!

Да и что же это в самом-то деле будет, ежли вдруг и все прочие лунные и иных планет жители так просто с Луны и прочих мест в Европу нелегальным манером сваливаться начнут? И пошла тут такая словесная канитель да перебранка коей прежде в Германиях и не нюхивали. Одни говорят:

– Надобно границы в небе учинить, чтоб ничего оттуда сверху к нам впредь не падало.

А другие напротив глаголют:

– Пусть, говорят, хоть все сколько их там есть к нам падают. Мы их к нашему языку и обычаю приучим и будут они совсем как мы, потому как пришла пора всем планетам объединиться в одну всеобщую всемирную-вселенскую страну и в один космический космополитический народ. Чтобы было все человечество земное и неземное, как бы совсем одно тело!

Но первые, однако, на то возражают:

– Хорошо, говорят, если мы их в нас переделаем, а коли они нас в них? Нет не желаем таких экспериментов! Пусть они лучше там в своих неземных сферах пребывают, а мы уж у себя в наших.

И долго б наверно длились эти споры, когда б про гостей этих лунных не прослышал король монет и векселей из Франкфурта – известный барон Ротшильд, тогда правда еще совсем неизвестный и не барон даже, а просто местный обыватель, но однако банкир. А как прослышал, то и помчался тотчас к герцогу тех мест:

– Так, мол, и так ваше уважаемое величество, князь-герцог, желая избавить Вас от неприятной межпланетной проблемы, решил я лунных персон этих самых у вашей милости купить.

А герцогу как раз и деньги до зарезу нужны, у них у графов-то герцогов завсегда в деньгах нехватка. Стали они тут, конечно, рядиться, потому как герцогу хочется побольше из барона будущего выудить, а Ротшильд напротив старался всегда не слишком потратиться.

– На три миллиона не меньше товар сей потянет, – герцог говорит, – Два миллиона за обе персоны эти, значит, да еще миллион мне в подарок за мое в Вам благорасположение.

А Ротшильд герцога этого таким весьма ловким словом в ответ урезонивает:

– Эки шутки, говорит, Ваше герцогское величество видно спятило что ли совсем, этакую-то цену заламывать! Вы мне еще с прошлых разов пару мильёончиков позадолжали, не в упрек вашей милости будь сказано, а разве к примеру. Персоны-то эти может того вовсе и не стоят. Может и не с Луны они вовсе свалились, а из обычной женской утробы вышли и только так говорят, чтоб цену себе повысить. И полтыщи-то еще за таких олухов, пожалуй что многовато!