Максим Злобин - Белая Рать

Обмануть!? Постоянно!? Ты что такое говоришь, бессовестный!? В чем же я тебя обманываю!?

Если я лягу спать в открытом поле, то меня сожрет бледная черноволосая девка.

Не-е-е. Не сожрет.

Ну вот, опять обманываешь.

Не-е-е. Не обманываю.

Обманываешь.

Мамой клянусь, не обманываю!

На горизонте образовалось зарево. Меньшее чем от деревни, но большее, нежели от костра.

А быть может это и есть та самая спасительная лучина в непроглядной тьме? – подумалось Пересвету. – Ну… та самая, о которой талдычат рифмачи всех мастей. Мол, так и так, вокруг тлен до колен, но вдруг все резко меняется. И все живут долго и счастливо.

– О! – коротко воскликнул Бажен. – Да, теперь я видел.

– Правда?

– Да. Это какая-то заграничная нечисть. Во всяком случае, мне неизвестно чтобы нечто подобное водилось в наших краях. Судя по всему, это чудище не привязано к определенному месту и ему под силу покрывать внушительные расстояния. Как славно, что оно охотится за тобой .

– Что ж в этом славного?

– Для тебя ничего. А я, по правде говоря, до сих пор надеюсь выжить. Для начала мне нужно добраться до границы княжества. Потом, если ты до сих пор будешь жив, нужно с тобой разминуться. Чтобы отвести от себя опасность. И в конце концов осесть на некоторое время где-нибудь в глуши.

– Отличный план.

– Спасибо. В нем действительно есть здравое зерно.

Нет, – подумал Пересвет, – спасительных лучин не бывает. Это все вранье.

И он оказался прав.

Порыв ветра принес звук. Если бы звукам пристало иметь цвет, то этот стал бы отчасти золотым, отчасти пестро-красным. Даже едва различимый среди остервенелого стрекота сверчков, он рвал душу на лоскуты и заставлял передернуть плечами.

Сомнений не оставалось. Впереди стоял цыганский табор.

***

Сегодня Бахтало не спалось.

Он поставил свой шатер на окраине табора, отказался от вина и вообще производил унылое впечатление. А все потому, что слишком многое навалилось на него за прошлые сутки.

С самого утра пришли цыгане из соседнего клана и сватали своего сына к маленькой Шанте. Вроде бы есть повод порадоваться, но возникает вопрос. А почему до сих пор не сватаются к старшим Вите и Лиле?

А даже если и станет понятно почему, то возникает новый вопрос. Можно ли девушкам, не нарушая цыганских обычаев , сбрить усы?

Потом добрая половина дня ушла на поиски пропавшего Шандора. Сорванец вернулся сам, ведя под уздцы краденого рысака.

Вот и все. Мальчик стал мужчиной. Бахтало должен им гордиться, но обычаи вновь таят в себе подвох. Ну, право дело. Не рано ли пятилетнему мальчишке съезжать от родителей?

Дальше – больше. Средний сын Чирикло занедужил желудком, а Кхамало и Бахтало Младший вырвали золотой зуб у медведя самого Барона. Тем самым они обрекли своего отца на серьезный разговор и, скорее всего, нехилую повинность.

Бахтало пригладил волосы рукой. Меж пальцев остался целый клок седых завитушек.

Трудно растить семерых детей, – подумал цыган. – Начинаю уставать. И ноги уж не те, и в груди все чаще колет без причины. Да и на рожу без слез не взглянешь. Вся в морщинах, будто это и не рожа вовсе, а вешенки.

Бахтало тяжело вздохнул. Не так, как вздыхают от душевных переживаний, а действительно тяжело – со свистами, хрипами и глубинным бульканьем.

Хотя, чему тут удивляться? Я ведь не молодею. Время несется вскачь и мне уже двадцать два.

Свет костров выцепил из темноты два конных силуэта.

Один – длинный оборванец с мутным взглядом. Второй – полуголый толстяк с рукой, коричневой от запекшейся крови. На секунду Бахтало показалось, что он видел еще и третий, женский силуэт. Но то лишь на секунду.

– Бахтало! – послышалось позади. – Ну-ка иди сюда!

Это кричала его жена Земфира. Голос ее был тем самым, настоящим женским цыганским голосом. В нем был такой надрыв и такая глубина, каких не бывает в голосах других народностей.

– Я занят!

– Чем ты там опять занят!?

– У меня покупатели!

– Какие покупатели в такое время? Иди, помоги! Чирикло опять вырвало!

– Так убери!

– Его вырвало в твои сапоги! Я к ним и близко не подойду!

– Замолчи, женщина! Я работаю! – раздраженно крикнул цыган.

Ратники спешились.

– Доброй ночи, – поздоровался Пересвет.

– Доброй-доброй, мои вы золотые, – Бахтало поклонился путникам в пояс. – С чем пожаловали? Судьбу свою узнать желаете, али с медведушкой силой померяться? А может быть, есть настроение покутить?

Какой стереотипный цыган, – подумал Пересвет Лютич.

Слово «стереотип» это анахронизм ! – недовольно подметил Голос Лампы.

Слово «анахронизм» тоже анахронизм, – парировал ратник.

И впрямь… Челом бьем, квашня, коромысло ! – сказал Голос.

Охальник, полоз, беспроторица, – добавил Пересвет. Тут же им обоим стало гораздо спокойней.

– Нам нужно поменять лошадей, – сказал Бажен Нежданович.

– Да без проб…

– Это очень срочно, – перебил сторож. – За нами погоня. Нас хотят убить.

– А-а-а, – протянул Бахтало. – Вот оно что.

Пересвет Лютич устало заплакал, а хитрый цыган вооружился улыбкой. Причем, в прямом смысле этого слова. Золотая сабля зубов с лязгом покинула губные ножны.

– Лошадей поменять, говорите. Это можно.

– Отлично, – сказал Бажен. – Денег мы с тебя не возьмем.

– Чего? – опешил цыган.

– Считай это жестом великодушия.

– Э-э-э…

– Бажен Нежданович, – Пересвет взял себя в руки, – отгадайте загадку. Под каким деревом волк пережидает грозу?

– Под дубом?

– Нет.

– Под елью?

– Нет.

– Клен?

– Нет.

– Вяз?

– Нет.

Озадаченный Бажен Нежданович уставился в темноту.

– Что происходит? – спросил Бахтало.

– Бахтало! – прокричала из шатра его жена. – Шандор кинул твой сапог в костер! Иди, вытаскивай!

– Женщина, я занят!

– Так, – сказал Пересвет, убедившись, что сторож погрузился в себя чуть более чем полностью. – Давай договариваться.

– Давай.

– Нам нужно поменять лошадей.

– Сорок целковых и по рукам.

– Сколько!? – возмутился Пересвет Лютич. – Да мы за двадцать взяли тройку с телегой и оснасткой!

– Раз так, то можешь попытаться найти дешевле. Например, где-нибудь там, – Бахтало махнул рукой в сторону ночного поля.

– Понятно.

– Ай, как славно, что всем все понятно! Так что? Выводить лошадок?

– У нас… нет денег.

– Ну-у-у, мой ты золотой, так дела не делаются.

– Послушай, я понимаю, что грех не нажиться на чужом горе. Но у нас правда нет денег. Совсем.

Молчание – это такая штука, которая постоянно норовит повиснуть. А иногда, повиснув, она начинает напрягаться. Особенно когда разговор заходит в тупик.

Вот и сейчас. Молчание взяло, да и повисло. Напряженное, как собака с полной пастью горячей нуги.