Анна Пейчева - Величайший зануда на земле

Вот тут-то и наступил Кешин звездный час. Родители его в этом году задумали зимовать на даче – и Кеша вдруг осознал, что он может предложить свободную комнату Майе, спасти ее! А там – кто знает, что из этого выйдет… Мама очень не хотела пускать малознакомую, да еще и очевидно легкомысленную девушку в свою спальню, но папа постановил: «Надо разрешить, а то твой бедненький Кисуля весь век в девках проходит».

Плату Кеша назначил Майе чисто символическую – но и этих денег до сих пор не увидел. Впрочем, обсуждать с ней финансы – а точнее, их отсутствие – он, конечно же, стеснялся. Истинные петербуржцы избегают разговоров на подобные неловкие темы.

Остальные аспекты их совместной жизни также обернулись разочарованием. Ни намека на сближение! Кеша боялся проявить свои чувства, а Майя относилась к нему как некому бесполому существу, волшебному слуге вроде Конька-Горбунка, к которому можно обратиться с любой невообразимой просьбой, вплоть до «сбегай мне в круглосуточный магазин за прокладками». И Кеша, пылая от стыда, бежал в ночь, добывал проклятые шуршащие упаковочки.

Иногда к ним после работы заваливался Эдик, съедал всю наготовленную Кешей еду и расхаживал, гордясь своим античным торсом, в одном полотенце по квартире – той самой квартире, где Кеша сказал свое первое «агу». Бывало и наоборот – Майя уходила на ночь к своему кавалеру. В первый раз, когда она не явилась домой, Кеша весь извелся, изволновался и дрожащим голоском позвонил ей на мобильный с невинным вопросом «У тебя все в порядке?». Майя ужасно разозлилась и выдала ему по телефону гневную отповедь, начинавшуюся словами: «Тебе-то какое дело?! Ты мне не мать!».

Но все эти мелкие неурядицы перечеркивались великолепной возможностью наблюдать за этой потрясающей женщиной в быту. Она была красива всегда: и сразу после пробуждения, с небрежным узлом на голове; и вечером, когда сосредоточенно красила ногти на кухне. В квартире теперь пахло по-другому: духами, лаком для волос, пеной для ванны. Запахи яркие, сладкие, экзотические – в отличие от сдержанных маминых. Звуки тоже изменились: мама любила радио с классическим репертуаром, а Майя постоянно смотрела примитивные ток-шоу.

Нет, Кеше никак нельзя потерять эту работу: ведь тогда у него не будет зарплаты, он не сможет больше отправлять родителям деньги от имени Майи за аренду комнаты, все раскроется, будет огромный скандал, папа выгонит его любимую прямо на мороз… Кроме того, как бросить ее одну в магазине? Кто вовремя поднесет ей шариковую ручку?

В общем, восемь рабочих часов перед корпоративом прошли как в тумане. Невыспавшийся Кеша слонялся, словно сомнамбула, по отделу, не решаясь спрятаться в свой воздушный замок, переставший быть тайным, и то и дело натыкался на покупателей – или, того хуже, своего старшего коллегу.

– А у меня, Кешенька, с самого утра желудок крутит, – завел свою обычную песню Борис Иванович Тетерин. Рядом с ним несмело попискивал покупатель, желающий приобрести три сотни бумажных скатертей – кажется, для того, чтобы соорудить из них доселе невиданного воздушного змея. Однако Борис Иванович тут же позабыл о выгодном клиенте, заприметив на горизонте своего младшего товарища.

В Кеше Борис Иванович видел родственную душу, поскольку Кешин прапрапрадедушка владел аптекой «Лампертъ» на Петроградской стороне. Да и сам прапраправнук знаменитого в дореволюционные времена фармацевта был типичным ипохондриком (не далее как две недели назад побежал к окулисту после попадания градинки в глаз), а потому, в свои двадцать шесть лет, неплохо разбирался в лекарствах.

– Прямо как в стиральной машине крутит, сударь ты мой, как в стиральной машине «Витязь», – бубнил Борис Иванович, отмахиваясь от робкого покупателя. – Вот не знаю только, почему крутит. То ли от нервов – боюсь я собрания сегодняшнего, как бы мне еще годик-то до пенсии продержаться, – то ли от моих помидорчиков соленых, хотя это вряд ли. Открыл вчера баночку – прелесть, сплошные витамины. Ну, если не считать серую плесень сверху и каких-то странных жучков, плавали в рассоле кверху лапками, негодяйчики. Зато свои помидорчики-то, натуральные, из моей теплички, не чета пластмассовым магазинным… – Рассуждениям Бориса Ивановича, казалось, не было конца. Однако в итоге он все же добрался до ключевого вопроса: – Так что посоветуешь принять от живота, сударь ты мой?

– Не знаю, Борис Иваныч, правда, не знаю, что вам посоветовать, клянусь памятью покойного прапрапрадедушки, – с м у кой в голосе отвечал Кеша. Не до того ему было сейчас. – Сходите вы уже к врачу.

– Может, уголька мне принять? А, сударь ты мой, одобряешь уголек?

– Ну, примите, – без энтузиазма кивал Кеша, глядя на гигантскую, ядовито-зеленую надпись «Распродажа» над кучкой выцветших товаров для пикника. Что-то в отделе «Сезонных товаров» сегодня было пусто. Эдик изредка попадался на глаза – то на фоне красного остролиста селфи сделает, то в блестящем елочном шарике себя рассматривает. Но где же Майя?

– Как-то неуверенно ты соглашаешься, сударь мой! – обеспокоился Борис Иванович, поглаживая свой пухлый живот. Покупатель громко и протяжно вздохнул. – Вот что бы твой почтенный предок сказал по поводу моего случая, как думаешь? Одобрил бы твой прапрапрадедушка уголек?

– Знаете, Борис Иванович, – Кеша ужасно устал от этого зануды, – мой почтенный предок, как мне прабабушка рассказывала, был тот еще жук, прямо как из вашего рассола. Расфасовывал обыкновенный сахар по фирменным пакетикам и продавал под видом чудо-средства, избавляющего от вечной петербургской тоски.

– Я понял, почему ты отшучиваешься и юлишь, Иннокентий! – Борис Иванович внезапно помрачнел и схватился за лысину. – Ты, сударь, подозреваешь у меня неизлечимую болезнь желудка! Позволь рассказать тебе дополнительные симптомы для постановки точного диагноза. Во-первых, самое важное: мой стул, его цвет и консистенция…

– Да боже ж ты мой! – не выдержал покупатель, оглушив своим тонким дискантом обоих продавцов. – Это что тут у вас за магазин такой? Не «Домашний рай», а «Домашний ад» вам надо называться! Пытки какие-то устроили! Стул свой еще будут при мне обсуждать! А я ведь даже не в мебельном отделе! Дайте мне уже мои скатерти и я пойду. И если вам интересно мое мнение, – ткнул он пальцем в Бориса Ивановича, – я лично уверен, что живот у вас крутит по двум причинам сразу: и из-за ваших плесневелых самодельных овощей, и из-за вашей интуиции, которая совершенно верно подсказывает вам, что вас наверняка на вашем собрании уволят! И никакие угли и прадедушки не помогут!

Однако именно своему прапрапрадедушке Якову Эммануиловичу Ламперту, прославившемуся на весь Петербург не только своими фармацевтическими достижениями, но еще и скандальными амурными похождениями, Кеша спустя несколько часов возносил молитвы, пристраивая подарок для Майи под сверкающую елку в конференц-зале, где вот-вот должно было начаться роковое собрание. Мда, маленький темно-зеленый футлярчик казался каким-то жалким на фоне целой горы ярких коробок, коробочек и коробищ.