Родион Белецкий - Яростный Дед Мороз. Рассказы

Ваня вспомнил, что видел её за день до этого в выпускном спектакле ГИТИСа. Тоскливое было зрелище. Она, среди прочих актрис, сидела в платье девятнадцатого века и читала письма Чехова. В отличие от других, она не наигрывала. Подавала себя с достоинством, и переходила от стула к стулу плавной походкой.

И вот теперь в телецентре Ваня не думая подошёл к ней и спросил:

– Это вы в спектакле вчера играли?

– Я – ответила актриса, улыбнувшись.

Через перила перевесилась девушка-ассистентка.

– Сколько вам лет? – бесцеремонно спросила ассистентка актрису.

Ваня заметил, как та на мгновение задумалась, говорить ли при нем свой возраст. В итоге, сказала:

– Двадцать девять.

Ваня оценил её смелость. Выглядела она моложе. Ассистентка увела актрису, которая перед уходом бросила на Ваню многообещающий взгляд. Позже Ваня понял, что взгляды эти актриса раздавала направо и налево. Вообще, если хочешь быть известной актрисой, понял Ваня, тренируй многообещающий взгляд.

Потом Ваня провожал актрису. Он увязался за ней, сел в промерзший троллейбус. На актрисе была короткая шубка и белоснежная шапочка. Ваня молчал. По большому счету, он и не знал, что говорить. Актриса же не закрывала рта. Она зачем-то рассказала, что знакома с пожилым американцем, который дарит ей дорогие подарки, и к которому она ездит в гости, но «они просто друзья». Ваня был озадачен. Потом актриса игривым тоном сообщила, что она замужем, и что муж у нее пишет детские книжки.

Ваня уже тогда подумал, что ухаживать за чужой женой нехорошо, и нужно все бросить и выйти из троллейбуса. Но актриса ласково пригласила Ваню завтра приходить на репетиции в «Дом Актера». И Ваня обещал.

Он явился на репетицию и сел в темном зрительном зале. Актриса стояла на сцене, окруженная мужчинами: двумя актерами, режиссером и еще каким-то мужиком. Как хоккеист ведет шайбу и поглядывает, кому бы ее отдать, так и актриса поглядывала на окружающих ее мужчин. Ваня в зале извелся. Даже начал грызть ногти, хотя давно уже бросил.

Во время перерыва актриса позвала Ваню в гримерку, близко подсела к нему и даже позволила себя поцеловать. Ваня осторожно положил ей руку на грудь. Актриса и это позволила. Тут Ваня решил, что ему можно все, но актриса неожиданно встала и запела. Это была неизвестная Ивану русская народная песня. Ваня слушал сидя, не понимая, что ему делать.

Допев, актриса попросила деньги. Напрямую спросила:

– У тебя деньги есть?

– Есть, – ответил Ваня, покраснел и отдал ей пять рублей.

Закончилась репетиция за полночь. В этот раз актриса тоже разрешила

себя проводить. Они ехали вдвоем в промерзшем троллейбусе и актриса показывала Ване, как она умеет говорить детскими голосами. В пустом троллейбусе детские голоса звучали жутковато.

– Я на следующей сойду, – сказала актриса, – А ты можешь не

выходить. Он круг делает и обратно к метро едет.

Ваня согласно кивнул, хотя по его расчетам, вечер должен был

закончиться совсем не так.

Троллейбус остановился. Двери со вздохом открылись. Водитель вышел отдавать путевые документы. Актриса порывисто взяла руку Вани и припала к ладони долгим поцелуем.

– Никогда, ни с кем мне не было так хорошо! – сказала она и вышла из троллейбуса, на ходу поправляя белую шапочку.

– Вон, мои окна, – сказала актриса, на секунду обернувшись и после указала не пятый этаж хрущевки.

Троллейбус стоял, мелкий снег залетал в открытые двери, актриса шла к дому, а Ваня смотрел на окна, на которые она ему указала. Ваня живо себе представлял, как там, за розовой занавеской, сидит несчастный детский писатель и пишет детскую книжку. Например, про белочку. Пишет, высунув кончик языка от усердия, и ничего про свою жену не знает.

А потом вернулся водитель и перед тем как двери закрылись в троллейбус вошли контролеры. Ваня тут же вспомнил, что у него нет билета. Контролеры словно бы знали об этом. Набросились на него, начали требовать штраф и пугать. Ваня опоздал бы на метро, не отдай он им последние деньги.

2.

Прошло двадцать лет. Дочка сообщила Ване, что собирается стать актрисой.

– Ни в коем случае, – ответил Ваня.

Васю лишили Интернета на две недели за скверно написанный ЕГЭ по литературе. Сослали на дачу и отобрали айфон.

Его сестра Нина была лишена айфона на неделю за мелкое бытовой хамство. Её привезли на дачу позже.

Злые как собаки подростки сидели на деревянной веранде и ели клубнику из пластикового таза.

Оба смотрели в окно. Листья в нем, при каждом дуновении ветра, показывали на мгновение, свою светлую сторону. Так себе картинка.

– Видел ролик, лягушки смешно орут? – спросила Нина.

– Ты издеваешься?

– Я просто спросила. Давно выложили.

– Не видел, – сказал Вася трагически, на выдохе.

Залаяла собака. Внутри дачи тихо погудел и замолк холодильник. Наступила тишина от которой обоим стало жутко нехорошо. Заныли уши, лишенные наушников. Нина подвинула свой стул к Васе.

– Оксимирон новый трек…

– Не слышал! – взорвался Вася, – Не слышал я ничего! Хватит! Меня! Мучить!…

– Хочешь напою?

– Не надо! Как можно так ненавидеть своих родных детей?! Наверное, он не наш отец! Только чужой человек может так издеваться! Только чужой!!! За что?!…

Во время последнего выкрика Вася издал небольшого петуха, а после заплакал. Горько, искренне, уронив кудрявую голову на крупные руки.

Нина, послушав, как брат всхлипывает и бормочет, принялась гладить его по волосам.

Чуть позже тихим голосом она стала напевать новый хит Оксимирона. Вася её не останавливал.

Перед постом в трапезной жарили знаменитые рыбные котлеты. Одинаковой формы, румяные их складывали на противень. Основную работу выполняла матушка Марьяна.

Женщина по прозвищу Англичанка была на подхвате. Готовить она не умела, но картошку чистила хорошо.

Храм был небольшой. Принимали пищу там же, где готовили. Эта комната в пристройке и называлась трапезной.

Англичанка изредка подходила к плите, свысока смотрела на то, что делает матушка Марьяна.

– Что, моя милая? – спрашивала Марьяна.

Но Англичанка не удостаивала её ответом, поправляла очки и, поджав губы, возвращалась на своё место нарезать хлеб.

Храм восстанавливали в основном добровольцы. Работали они неважно, медленно, но очень гордились тем, что делают это ради веры. Добровольцы носили бороды, громко говорили, и обращались друг к другу не иначе, как «отец», и троекратно целовались при встрече.

Одним из добровольцев был Воскобович – бывший студент-философ из Киева. За свою недолгую жизнь он успел побывать сатанистом, буддистом, свидетелем Иеговы, стоиком-любителем и ещё много кем.