Александр Сих - День К. Сказки для взрослых

Муж мгновенно поддержал. Видимо, мозговой туман у него тоже рассеялся.

– С идеологической, – сказал он, целуя жене руку, будто говорил с ней о любви. – До двадцатого века она не имела ещё такого ощутимого влияния, столь катастрофического масштаба, которые приобрела эта растреклятая идеология с тотальным приходом к власти диктаторских режимов и с невиданным скачком научно-технической мысли. Именно двадцатый век всё расставил на те места, с которых и сегодня нами управляют и манипулируют. Двадцатый век явился тем «рубиконом», который перепрыгнуло, не задумываясь, а даже восхищаясь, человечество, не понимая до конца, что нам сулит в будущем триумвират из технологии, идеологии и человеческой мизантропии. А культура, искусство и даже спорт были вынуждены поступить на службу идеологии, чтобы иметь от власти то, чего никогда не добудешь, выращивая хлеб или вытачивая деталь. Ведь даже все эти песни, пляски и цирки несут в себе идею. Они должны не только развлекать, но и отвлекать человека от насущных проблем. От раздумий. От поиска самого главного. Принцип Геббельса жив и успешно работает – «развлекая, отвлекать».

Они сидели за кухонным столом, сцепив вытянутые руки, и с печальной нежностью смотрели друг другу в глаза.

– Одни должны отвлекать, – уже без всякого темперамента продолжила Лариса мысль мужа, – другие должны воспитывать в нужном для кого-то направлении, третьи – запутывать. Как человек, гомо сапиенс, может быть таким наивным и примитивным? Как человек разумный может смотреть все эти многочисленные идиотские шоу?! – И вдруг интонация голоса повысилась. – Как мы могли смотреть всю эту галиматью?! Какие же мы все бедные и несчастные! Нас убивают, а мы этого не чувствуем и не понимаем абсолютно, будто не из плоти и крови, а из проводов и деталей. В одном стихотворении, не помню автора, мне запало в память одно четверостишие, которое до конца я осознала только сейчас:

Атакуют мозг и не скрывают,

Что бой ведут по всем фронтам.

И не дома, а души нам взрывают,

Убивая Бога, который ещё там.

Убивая душу, в нас убивают любовь истинную, возвышенную и жертвенную, подменяя страстью инстинкта и холодом чувств, когда пульс учащается от физических движений, а не от мысли о встрече с возлюбленной или возлюбленным. И если пойдёт так дальше, то в будущем каждый человек станет иметь ледяное сердце, как Кай из сказки о Снежной королеве.

– И если такое происходит с нами, – сказал Юрий, крепко сжав в своей ладони руку жены, – то что говорить о детях?! Их неокрепшие души и умы калечат с самого раннего детства. Полная подмена ценностей, многочисленные детские шоу, скопированные со взрослых, уродливые игры в интернете.

– Вот ещё один мощный наркотик, в сравнении с которым все остальные блекнут, как электрическая лампочка перед Солнцем. В липкую паутину интернета – и смешно, и грешно – уже попадают не только мошки, но и взрослые, а то и старые мухи. И если на последних можно было бы махнуть рукой, то дети… какое они готовят себе будущее? Или им готовят?

Юрий первым решил разбавить чёрный негатив разговора более светлым позитивом, на его взгляд, переведя беседу с абстракции на конкретику.

– А давай завтра вечером не пойдём в оперу? – тихо предложил он, нежно поглаживая руку жены.

– А как насчёт твоего дневного матча по футболу? – спросила Лариса, с лукавой усмешкой глянув мужу в глаза.

– А ну его! – без тени сомнений отмахнулся супруг, к немалому её удивлению. – Мировой футбол превращается в театр-пантомиму звёздных недотрог и симулянтов. Смотреть противно! Честное слово! Вот только Игорёк…

Неожиданно глаза Ларисы блеснули и она воскликнула:

– А как здорово было бы завтра поехать в деревню!

– К моим родителям? – удивлённо спросил Юрий.

– Ну да, естественно, к твоим. Мои-то живут в городе.

– Да, но дети?! И если с Игорьком ещё можно попытаться затеять разговор на тему футбола, то Света… вряд ли пропустит вечерний карнавал на Главной площади и концерт своих кумиров?!

– А чего мы гадаем? Пойдём и спросим! – и шутя добавила. – Как следует.

Родители вошли в детскую комнату, когда-то одну, а теперь разделённую на две равные части, и замерли от неожиданного зрелища. Это был шок средней тяжести – их дети, лёжа на кроватях, читали книги. И это были не учебники, которые через силу приходилось брать в руки, а настоящие бумажные книги, именуемые художественной литературой, давно пылившиеся в двух книжных шкафах среди многих отечественных и зарубежных классиков, а теперь протёртые от пыли и возрождённые к жизни. И кем? Их детьми, которые до сего момента эти шкафы не замечали, будто их не было вовсе.

Мать стояла молча, приходя в себя, а отец воскликнул:

– Вот это да! Сегодня в лесу какой-нибудь охотник обязательно найдёт здорового мёртвого лося. Я мог ожидать чего угодно, но только не этого! Если бы меня попросили угадать, предоставив бесконечное количество вариантов, чем занимаются мои дети в своей комнате, я бы встретил старость, выдвигая версии.

Пятнадцатилетний сын Игорь удовлетворённо хмыкнул, а дочь Светлана, семнадцати лет от роду, заявила:

– Это говорит о том, папа, что ты плохо знаешь своих детей. Если не хуже – плохо о нас думаешь.

Радостный папа даже не стал спорить с таким категоричным и несколько оскорбительным, пусть и сказанным в шутливом тоне, упрёком. Тем более, если его незнание скрывало лучшие стороны детей. Но, как оказалось, это было ещё не всё.

– Ну, сынок, позволь полюбопытствовать, что тебя привлекло в нашей домашней библиотеке?! – сказал он и направился на половину Игоря.

Матери ничего не оставалось, как пойти полюбопытствовать к дочери, про себя уверенно полагая, что та читает какую-нибудь романтическую сагу о любви. Но и мать и отец были потрясены выбором своих детей. Это был второй шок, но на этот раз степень его была выше средней тяжести.

– Я не знаю, мать, – сказал громко Юрий, – насколько произвела впечатление на тебя наша дочь, но сын меня сразил наповал. Ни за что не угадаешь, кого этот юнец штудирует?!

Послушав секунд десять тишину и не дождавшись ни одной версии ни от одной дамы, он, ничуть, впрочем, не обидевшись, объявил:

– Этот неоперившийся птах пытается взлететь высоко в облака, чтобы постичь самого Бердяева! Каково?! Даже я, уже имея высшее образование, когда замыслил вникнуть в суть его творчества, был вынужден отступить.

Раздался ироничный голос Ларисы:

– Ты вспомни, как ты вникал. Представьте, дети: смутные и страшные девяностые, вокруг развал, неразбериха, народная растерянность. Хватались за любую работу, крутились, как кто мог, уставали как собаки, а тут ваш отец по случаю приобрёл у какого-то бедолаги неизвестного у нас философа Бердяева. Он полгода по вечерам засыпал на пару с ним, но так и не дочитал до конца ни одного его произведения. Как сейчас помню, называлось оно – «О назначении человека».