Мамаша Дорсет - Из пушки по воробьям. Стихотворные пародии и пасквили

Гусар скучал, хоть он не ведал грусти,
Но втуне понимал, как скуден ум.
Он выпил шнапсу, думая, – отпустит,
Но лишь устроил в мыслях лишний шум.

Ему казалось, – он не стар и может
Ещё девиц наружностью смущать
(Так иногда беззубый мясо гложет,
Не в силах челюсть жадную разъять).

К нему девицы были равнодушны,
И, чтобы данный прекратить бардак,
Решил гусар, речам друзей послушный,
Начать писать, рифмуя. Наш чудак

Взял в руки перьев целую пригоршню,
На них, крестясь, со смыслом поплевал,
И, став подобен паровому поршню,
В чернильницу их резво запихал.

Шли рифмы, шли! Но были все убоги,
Рубака-парень был успешно туп.
Ему казалось – все удачны слоги,
Которые он выпустил из губ,

Но рифмовались лишь одни команды
И подначальных возгласы солдат,
«Тлябля», «блятля», уф, что поделать, надо
Тренировать свой грешный агрегат,

Ну, что тут скажешь, модно стало ныне
Бабёшек стихоплётством завлекать, —
Гусару горше самоёй полыни
Усы крутить в безвестности. Как знать,

Быть может, и на это клюнет тётка…
Уже клюёт? Вот это коленкор!
И пусть она с рожденья идиотка,
Но зад её на «рифмы» дюжа спор!

Гусар залёг, как пугало, в засаде
(Но перьев из руки не выпускал),
И думал, как подкрасться к тётке сзади, —
Ведь он на память эту позу знал.

И пусть имел жану он для блезиру,
Мечты ему давно сверлили плешь,
Мол, быть тебе, красавцу, хоть и сиру,
И в рифмовальцах, – «посоля, поешь»,

Но ведь известность тож горбом даётся,
И, сколько жисть в сраженьях не итожь,
От этой славы пепел остаётся,
А от поэзы, пусть и чёрствый, – корж.

Гусар свой ус простёр над чахлой грудью,
Поправил упоённо эполет
И прошептал: «Ужо мне эти судьи!
На графомана в мире судей нет!»

И так лежал в засаде годы кряду,
Жана харчи носила в борозду
И подсыпала в яства эти яду, —
Умри, предавший женину …зду.

Гусар потел, хирел, но был упорен,
Хоть не давались слава и бабьё…
Уж больно был он от рожденья вздорен,
И так любил остаться при своём!

Над ним уже смеялись и в казарме,
И на конюшне ржали скакуны,
Но он, своей подмахивая карме,
На критиков пыхтел: «Вот серуны,

Поди, в бою сойтиться б не посмели, —
Я быстро отоварю пяткой в лоб, —
Пождите все, на будущей неделе
Такую выдам басню, сдохли чтоб

От зависти, проклятые отродья!»
А дальше текст попросит перевод…
Так, следуя безумию и моде,
Гусаров много на земле живёт.

Наш случай дури лишь в одном отличен, —
Он затянулся, словно имярек
Совсем не видит, как он неприличен,
Писчебумажный этот человек.

Что нужно мужу, чтобы встретить старость?
Седого благородства и ума,
Таланта быть мужчиною, хоть малость.
У нашего гусара их – нема.

С утра до ночи наш бедняк в засаде,
Он ловит каждый вздох и каждый бздёх,
Чтобы бежать на шум и, славы ради,
Быть ловким, как кобель при ловле блох.

Ляг и умри, несчастный! Мягкий знак
Рыдает на задворках мирозданья.
Надеяться он тщится, но никак
Поэт с ним не приходит на свиданье.

И будь он членом, хоть каких, систем,
И будь он трижды даже медалистом,
Но мягкий знак здесь нужен был затем,
Чтоб в неучи не вылететь со свистом.

Я Бангкок от слова «банка»
Написал, на то и Ванька.
Бирулоид настоящий,
Я смотрю в заветный ящик.
Что мне рифы и атоллы,
Мне в родном навозе клёво.
А загар не снится даже,
Больше грязи, сердцу гаже.
Базам НАТО я не рад,
Лучше НАТЫ голый зад.
Наши падают ракеты,
Словно груши, в поле где-то.
Стану палкой воевать,
Вышел зайчик погулять.
Раз сказал плешивый, – «в рай!»,
Значит, сопли подбирай
И готовься стать котлетой
На одной шестой планеты.