Влад Костромин - Крестьянские дети

– Я тоже поеду, – присоединилась к ним Лариска. – А то потом от вас никак не выберешься.

– Езжайте, скатертью дорога! – напутствовала Наташа. – Витя, гости могут заскучать без нас. Пошли в сад.

– Пошли, – недоуменно и даже как-то обиженно глядя вслед уходящим родственникам согласился папаша.

Свадьба, все больше и больше похожая на пошлую оргию, продолжилась.

– Горько! – не унимался тесть.

– Горько! – вторила ему теща.

– Горько, так горько, – папаша схватил стакан и привычно залил в себя водку. – Ура, товарищи! За Наташу!

– За Краснополевых! – не унимался дед. Морщины на красном лице стали такими глубокими, что в них точно до половины вошла бы спичка, а монетка исчезла бы безвозвратно. – За наш казацкий род!

Гулянка продолжалась. К вечеру отец окосел до такой степени, что начал слегка заговариваться.

– Выпьем за товарища Сталина! – вскочив на стол, который едва не рухнул под весом туши, заорал он.

Гости недоуменно переглянулись.

– Вот и «белочка», – сказал я Пашке. – Сейчас будут подарки.

– Главное, чтобы не нам, – пугливо отозвался тот, на всякий случай, отступая за яблоню.

– Вот придут наши! – продолжал надрываться отец. – Всем тогда достанется, кто не ждал!

– А мы ждали, – впервые с начала свадьбы подал голос Колька Лобан. – Мы ждали и верили!

– Молодцы, – обрадовался жених. – Ура-а-а-а!

– Ура, – нестройно подхватили гости.

– Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь, да здравствует созданный волей народной, единый, могучий Советский Союз, – затянул лысый баламут, покачиваясь на столе.

Допеть гимн до конца не удалось. Ножка стола ушла в почву, и папенька спикировал на мягкую землю. Загаженная остатками пиршества скатерть, которую он зацепил ногой, накрыла его как погребальный саван.

– Витя, ты живой? – первой отреагировала на перформанс Наташа.

– Не дождетесь! – вскочил, как ошпаренный поросенок, и начал бегать вокруг накренившегося стола. – Это попытка переворота! Политическое убийство!

Скатерть, шлейфом платья невесты, тянулась за ним. Потом наступил закономерный итог: он запнулся за скатерть и вновь рухнул на землю.

– Я этого так не оставлю! Урою!!! – лысый метеор кинулся в дом. – Всех возьму за хоботы! Вы мне сейчас ответите! Я ужас, летящий на крыльях ночи!

– Витя! – бежала следом супруга. – Витя, одумайся!

Гости опасливо сбились в кучку и жужжали как взбудораженный ночными медокрадами улей.

Из дома выскочил отец, сжимая в руках ружье.

– Молитесь теперь, падлы городские! – вскинул ружье кверху и жахнул дуплетом в бездонное-синее летнее небо, испуганно смотревшее на творящееся безумие. – Смерть пришла ваша! Победитель темных сил – Костромин!!! От винта!!! Зигзаг, ко мне!!!

Испуганные гости кинулись через ограду из толстых горизонтальных жердей в сад. Колька Лобан, черный пиджак на котором сидел, как на барсуке седло, смущенно и неуверенно улыбаясь, шел к отцу.

– Зигзаг, от винта!!! – надрывался тот. – Покажем городским буржуям, где раки зимуют!!! Наших бьют!!!

– Витя, не надо, не надо, Витя! – визжала мачеха, прыгая вокруг него, как Моська вокруг слона. – Это же твои родственники! Это уважаемые люди!

– Коля, не позорь перед людьми! – схватила мужа за рукав пришедшая в себя Лобаниха. – Не вмешивайся, это семейное дело.

– Семейное? – неуверенно улыбнулся Колька и зарядил в торец пробегавшему мимо дяде Володе. – Неча наших забижать.

Дядя рухнул на мягкую землю и свернулся в позе зародыша, видимо, думая, что будут бить ногами. «Повисло напряженное, гнетущее молчание», – как пел классик. Гости убегали, дядя корчился на земле, Лобан и Лобаниха смотрели на него, папаша тупо стоял и смотрел на ружье.

– Забыл, как оно открывается, – сказал, неуверенно глядя на меня.

Я осторожно приблизился.

– Там рычаг надо сдвинуть, – посоветовал Лобан, примериваясь, стоит ли пнуть поверженного.

– Давай, помогу, – сказал я папаше. – Дай, я открою.

Он доверчиво протянул оружие.

– Одни только дети меня понимают, – густые мутные слезы обильно покатились по сморщенному яблоку лица. – Только они не бросили, не предали, у-у-у-у.

Папенька притянул меня и, крепко обняв, уткнулся тяжелым скользким лбом в мое плечо, давясь неразборчивыми рыданиями и обдавая запахами перегара, горчицы, хрена и сгнившей капусты.

– Успокойся милый, все хорошо, – угрем вклинилась между нами Наташа. – Ты просто устал. Сейчас поспишь, и все наладится. Влад, помоги отвести отца в спальню.

Я передал ружье осторожно подошедшему Пашке, который сразу же начал носиться с ним по двору и кричать «Пиф! Паф!», направляя в сторону запуганных гостей, а мы с мачехой повели отца в дом.

– Первоапрельский капустник вам в задницы, – обернувшись на крыльце, выкрикнул папаша. – Маруся еще вернется!!!

– Пошли, милый, пошли, – ворковала Наташа. – Поспишь, протрезвеешь, и Маруся обязательно вернется.

Тот перестал упираться и пошел с нами. Довели его до спальни и уложили на кровать.

– Выйди, смерд, мне надо оказать мужу интимную помощь, – распорядилась мачеха.

Я вышел на улицу. Гости робко стояли в саду, переминаясь с ноги на ногу, как первоклассники, захотевшие писать на торжественной линейке, и боялись лезть через ограду обратно. Лобан, подняв дядю Володю, сидел и пил с ним «мировую» за перекошенным столом.

– Ты на Владимирыча не серчай, – приговаривал Лобан, обняв потерпевшего. – Мужик он хороший, с пониманием. Ну, выпил, с кем не бывает? Да?

– Да, – соглашался побитый горожанин, искоса глядя на кулаки Кольки.

– А так он хороший. Мы с ним столько всего наворотили, когда он в плаще чкался. До сих пор нас вспоминают, только что песни не складывают. Ты не серчай, что в грызло тебе приложил, я же за дело, а то приехали тут с городу и распоряжаетесь. Нехорошо это.

– Нехорошо, – покорно соглашался приехавший, – не к месту приехали.

– Все в порядке. Витя просто не может простить «бывшей» гнусной измены, – объяснила гостям вернувшаяся Наташа. – Продолжайте веселье. Влад, Паша, несите еду! Пить будем, гулять будем!

Мы поправили покосившийся стол, и гости продолжили пьянствовать, время от времени косясь в сторону крыльца. Только через три дня орава Краснополевых, пожрав все как саранча, покинула наш дом. Городские дикари умудрились засрать всю дорожку к туалету, а территория за баней была завалена использованными презервативами. Права была деревенская склочница бабка Максиманиха, говоря:

– Все городские давно промеж собой поперетрахались!

И они еще пытались учить нас, деревенских тупиц, культуре!

Папаша пришел в себя, но первое время его было не узнать. Почти не пил, во всем помогал новой супруге. Изредка чистил хлевы и колол дрова, кормил свиней и собак. Вплоть до того, что по осени перебирал вместе с Наташей картошку.