Евгений Гончаров - New «Мёртвые души». И другие повести и рассказы

Кукушкина в блатном сообществе, за глаза и в глаза, звали «гастрономом». Колбасы и копчёности, икра чёрная и красная, сыры твёрдые и мягкие, вина сухие, полусухие и креплёные, водки, коньяки и пиво, конфеты, бисквиты и торты, тушёнка, сгущёнка и гречка – вот на чём сидел Степан.

Как-то Кукушкин на рыбалке с друзьями, потроша карася для ухи, порезал острым ножом указательный палец левой руки. Йода или зелёнки с собой не оказалось, и он залил ранку «посольской» водкой. По возвращении домой палец покраснел, опух и мучительно заныл. Выдержав три дня, поочерёдно вымачивая палец в растворе соды, марганцовки и моче, но не получив облегчения, Степан пошёл в поликлинику. Само собой, по блату – без очереди и записи в регистратуре. Участковый терапевт, приняв в благодарность палку сервелата, принесённого пациентом в портфеле, осмотрел палец Кукушкина, уже ставший похожим на сардельку, и дал направление к хирургу. Тот диагностировал запущенный абцесс и сказал, что внутреннее нагноение надо срочно вскрыть разрезом.

Степан панически боялся уколов, он падал в обморок, когда у него брали для анализа кровь из пальца. Отдав хирургу вторую палку сервелата, Кукушкин спросил, будет ли при операции применён общий наркоз. Эскулап усмехнулся и объяснил, что для такой операции будет достаточно и местного обезболивания. Представив, как его больной палец обкалывают новокаином, а потом разрезают, и всё это при полном его сознании, пациент впал в животный ужас.

В ход пошли обещания завалить хирурга корейкой, грудинкой, ветчиной, балыком, бужениной и карбонатом – лишь бы был применён общий наркоз. Хирург, конечно же, понимал, что идёт на профессиональное нарушение, граничащее с преступлением. Это был хороший хирург, но, изголодавшись по мясным копчёностям, в тот момент он забыл все принесённые клятвы – и советского врача, и Гиппократа. И согласился-таки на общий наркоз при операции на пальце.

Директора гастронома поместили в предоперационное отделение и стали готовить к общему наркозу. Через два дня его, накачанного успокоительными препаратами, полусонного переложили с кровати на тележку и повезли в операционный блок. В коридоре на полу в керамической плитке была выбоина, в которую попало колёсико тележки. Тележка завалилась на бок, и пациент выпал на пол. Его всё-таки доставили до места и уложили на операционный стол. Анестезиолог надел ему маску и пустил хлороформ. Как это нечасто, но случается, у больного остановилось сердце. Непрямой массаж сердца не помог, и хирург, сделав разрез грудной клетки, взял сердце Кукушкина в свою сильную ладонь и несколькими энергичными сжатиями запустил его вновь.

Из-за резко ухудшившегося состояния больного операцию на пальце отложили. Выяснилось, что при падении с тележки пациент сломал лучевую кость на правой руке, – срочно наложили гипс.

Придя в сознание среди ночи, повелитель царства продуктового изобилия в темноте попытался ощупать себя и с удивлением обнаружил, что его правая рука во что-то закована. Уже левой рукой он нащупал на правой руке гипс, а под левым соском – зашитый длинный поперечный разрез.

Утром дежурный по палате реанимации медбрат рассказал в подробностях Кукушкину, что с ним случилось вчера. Через двадцать дней его выписали из больницы. При этом дали направление в травматологию, чтобы там завершили лечение перелома.

Травматолог, посмотрев рентгеновский снимок, вспомнил негромким ласковым словом мать хирурга – за то, что тот неправильно зафиксировал обломки. Лучевая кость срослась криво, и её надо было опять ломать. Это было уже выше сил несчастного Кукушкина, но ему пришлось покориться. В отличие от хирурга, травматолог оказался несговорчивым, да и чем бы он смог помочь пациенту в этом клиническом случае. Он по живому сломал кость и сложил как надо.

Вся эта больничная эпопея Кукушкина продлилась полтора месяца. В общей суматохе про воспалившийся палец, из-за которого вся эта карусель и закрутилась, доктора, и сам больной, как-то позабыли – всем было не до того. А когда вспомнили, нагноение пальца уже прорвалось само по себе.

В этой невесёлой истории был один позитив: Степан, после всего того страшного, что он перенёс, совсем перестал бояться уколов – подкожных, внутримышечных и даже, вы не поверите, внутривенных.

Сорокалетний Кукушкин прожил ещё восемь лет, и жил бы ещё долго, но утонул в море, отдыхая с молодой любовницей в Таиланде. Чёрт его понёс на этот дайвинг, лучше сходил бы на шоу трансвеститов.

Кладбищенские рабочие обычно не упускают случая подобрать с могилки початую бутылку водки, которую зачастую оставляют малопьющие родственники и друзья покойного. Подбирают и конфеты, завёрнутые в фантики. Худо-бедно, на кладбище всегда найдётся что выпить и чем закусить. Новички поначалу брезгуют этим угощением от покойников, но скоро привыкают. Куда ты денешься, если с утра горят трубы, а денег на опохмелку нет.

Миша Воробьёв, томимый неутолимой жаждой и страдавший от постоянного безденежья, в первый день работы на кладбище брезговал ровно одну секунду. Столько времени ему понадобилось, чтобы решиться выпить полстакана водки, которую он обнаружил на одном из надгробий. Не упускал он таких случаев и потом. Но как-то раз – то ли насвай Воробьёву по мозгам шарахнул, то ли макушку солнцем перегрело – случилось с ним нечто не поддающееся никакому логическому объяснению.

На одной из могил Михаил увидел закупоренную бутылку коньяка «Хеннесси» и плитку шоколада «Гунтхарт» с не порванной обёрткой. Странным было то, что могилка была явно заброшенной – заросшей травой по пояс и с просевшим холмиком, безо всяких опознавательных знаков. Тем не менее, шикарная выпивка и отличная закуска присутствовали на ней.

«Что за чертовщина? – подумал Воробьёв. – Вдруг, отрава? Да и хрен с ним – помирать, так с кайфом!»

Он подобрал находку, нашёл ближайший столик со скамейкой и вкусил кладбищенских даров. Отхлебнув из бутылки несколько раз, он почувствовал необычайную эйфорию!

Старенький мобильный телефон Sony Миша носил в кармане как часы – сим-карта в нём давно была отключена за неуплату, да оно и к лучшему – не надоедали своими звонками многочисленные кредиторы. И вдруг этот мобильник запиликал мелодией вызова!

Воробьёв надавил кнопочку приёма и поднёс аппарат к щеке.

– Алё! Слушаю вас. Это кто?

– Чичиков, – ответил бодрый голос.

– Чего изволите, Павел Иванович? – неожиданно для себя перешёл на обходительный тон Воробьёв.

– Ты там мёртвые души переписываешь, мне доложили.

– Точно так.

– А знаешь ли, что на меня работаешь?

– Никак нет. Но теперь буду знать!