Валентина Спирина - Девять жизней. Девичник

– Мама, а где моё Чудо?

– Понимаешь сынок, баба Клава принесла листовку о пропаже собаки, – начала Светлана, – оказывается, они почти по всему городу развешены. Я позвонила и хозяин его забрал. Он…

Но мальчик уже не слушал. Он закрылся в комнате и горько разрыдался.

– Как же так? Сегодня же Рождество. Это было моё Чудо.

Кто-то позвонил в дверь. Дверь в его комнату распахнулась и Миша увидел высокого мужчину с собакой.

– Кто это тут у нас плачет? – улыбнулся вошедший. – А я решил поблагодарить тебя за то, что нашёл моего Джека. Он убежал почти месяц назад и я уже не надеялся его снова увидеть. Спасибо тебе, Миша.

– Я живу совсем один, – продолжал мужчина, – я принёс продукты. Если ты и твоя мама не против, я хотел бы встретить это Рождество с Вами.

Миша улыбнулся.

«Спасибо, ангелы за настоящее Чудо!»

Я хотела бы быть сейчас рядом с тобой…

Обнимать, не дыша, до мурашек под кожей.

Мысли шепчутся между собою, похоже,

сговорились. В глазах (навсегда) голубой

сочетается с нежностью. Чуткий апрель

прячет робость желаний от нас, осторожно

расшивая молчанье дождём и, возможно,

замедляя мгновениям шаг. Карамель

ощущений (внутри) как горячий прибой,

разливаясь по телу, доводит до дрожи…

Мысли шепчутся между собою, и всё же

я хотела бы быть сейчас рядом с тобой.

Вечер гибнет до срока… Немая хандра

затянула в узлы одинокие вены.

Мысли словно голодная стая (гиены)

нападают на тело. "Дожить до утра"-

шепчет бледное сердце. В глазах тишина

ходит томно по кругу, цепляясь за веки…

Чувства стонут от боли – живые колеки,

наглотавшись прохлады мгновений. Сполна

заштриховано небо свинцовым дождём.

Каждой капле достанется чья-нибудь нежность…

Вечер гибнет до срока… Простая небрежность

на холсте, что нас помнит когда-то вдвоём.

Дождь, стесняясь, идёт по карнизу. Темно.

В доме пахнет (немного) лавандовым маслом.

Город спрятан за шторой. Огни в домино

увлечённо играют на улицах. Властно

вторят мысли про то, что уже не отнять

у желаний тепла, и настойчиво (томно)

ночь диктует для нежности фразы, опять

задыхаясь от чувств… Соблазнительно ровно

растекается нега по телу. Сквозь стон

трепыхаются крылья, объятые страстью…

Дождь, стесняясь, идёт… И внутри камертон,

как небесная влага, доволен ненастью.

Сегодня была слишком влажная ночь…

И город не спал, собирая по капле

желанья дождя. Мои мысли точь-в-точь

ловили друг друга в объятия. Вряд ли

ты помнишь о нас… В отражения луж

смотрело, как в зеркало, чёрное небо.

И взгляд безупречный, но всё-таки чужд

задумчивый цвет откровения. Слепо

бежали мгновенья от грусти. Не прочь

(хотело бы) сердце влюбиться в молчанье.

Сегодня была слишком влажная ночь…

И чувство мирилось с холодным дыханьем.

Вечер клеит на небо впотьмах облака,

осторожно шагая по крышам. Зевая,

мысли просят (с лимоном) горячего чая,

наблюдая за городом… Как бы слегка

оставляют мгновенья на сердце следы,

нарушая, похоже, молчание. Где-то

фонари обливают застенчивым светом

одиноких прохожих… Желаний цветы

распускают бутоны неспешно. Глотка

не хватает дыханию сладить с прохладой…

Тишиной наполняется вечер, что рядом

клеит (ровно) на небо впотьмах облака.

Чёрствое небо… Разбросаны мысли вдоль улиц

сонного города. Времени мокнет песок

в колотой чаше весов. Мы слегка разминулись,

пробуя чувство на вкус, забывая глоток

сделать невольно… На выдохе сотни желаний

просятся в ночь, спотыкаясь о собственный шаг.

Сердце твердеет за миг, и следы ожиданий

нервно сминает в комок застоявшийся мрак…

Перепрятано сердце… Врозь

с неба падают (тихо) капли.

Город вымок, почти насквозь,

заплетая прохлады пакли

в темноту. Не срослись опять

наши мысли под шёпот ночи…

Перепрятано сердце. Вспять

суетятся желанья. Очень

беспокоит дыханье стук

не дождя, а голодной влаги…

Дрожь касается пальцев рук,

что доверили жизнь… бумаге.

Не больше, чем ночь… Стрелки душат друг друга

шагами

негромкого эхо, пугая (слегка) тишину,

что смотрит на нас полусонными, вроде, глазами

и томным дыханием шепчет о нежности… Мну

в желаниях шёлк обнаженных мгновений…

Губами

пытаюсь поймать осторожно (до капли) тебя.

Не больше, чем ночь. И на ощупь, играя с телами,

скользит темнота… языками слепого огня.

Пустынные улицы… Медленно ходят трамваи.

Под вечер осипли сигналы бегущих машин.

Пугаются шороха ног голубиные стаи,

сбивая с дыхания томность поблёкших витрин.

Минуты окрашены в серый… Небесные кляксы

темнеют над крышами вросших в ненастье

домов…

И лёгкий мазок горизонта становится красным,

(буквально на вдох), притупляя застенчивость

слов.

А в это время… в вязкой тишине,

склонившись над открытыми глазами,

дышала темнота в лицо, губами

желая прикоснуться. Только мне

шептали мысли, чтобы не ждала

от нежности (любого) искушенья.

Боясь пошевелиться, я мгновенья

гнала подальше от себя, но мгла,

въедаясь в кожу, путала следы

чуть теплой влаги, что сковала веки.

А в это время… чувственные реки

(внутри) ломали замершие льды…

Только шорохи… Город проглотит ночь

через шаг, растворяя в себе индиго

(цвет желания). Сердце почти безлико,

уходя от мгновений неспешно прочь.

Терпеливы движения мыслей. В сон

отпускают меня (молчаливо) страхи.

Ощущаю в себе мотыльков, чьи взмахи

безразличны ко мраку. Прохлады стон

(еле слышно)… под кожу скользнул, внутри

заполняя пустоты душевных комнат…

Только шорохи улиц, немного скромно,

нарушают спокойствия томный ритм.

Мне не снятся с тобою сны…

Каждой ночью (почти до слёз)

мысли душат желанья, врозь

разбегаясь впотьмах. Тесны

сердцу чувства моей весны…

Город, помня о нас, молчит

постоянно. Дождя визит

затянулся… Слегка красны

от печали глаза… Честны

между нами мгновенья. Знай,

нежность будет тепла, как май…

Мне не снятся с тобою сны.