Валентина Спирина - Девять жизней. Осень. Лучшее

Голова – дирижёр, ну а сердце – оркестр.
Без эмоций-чувств холодильник-разума-слов не находит места,
Отмеряя ритм сердечный барабанами усреднёнными тра-та-та.
Вроде мелодия до удушья знакомая, но совершенно не та.

Из угла в угол дирижирует аргументами-палочками возле пустой оркестровой ямы.
Перед ней торжественно-чинно в шеренги-будней построились господа и дамы,
Налево-направо-вниз – и в стороны раздавая приказы – быть холодом,
А состав музыкальный навеки-отныне-всегда морить чёрно-белым голодом.

За кулисами в это время оркестр играет-чуть слышно симфонию-полудрожи,
Нотой каждой сея ужас-будущих-битых-надежд и тоску-подневолья множа.
Партий-перебинтованных временем не переписывая-пластинкой старой
Штопая чувств-заранее запрещённых ещё не тянущие раны.

Голова – дирижёр, ну а сердце – оркестр.
В каждом самом маленьком человеке для жизни-концерта отыщется непременно место!
Стоит только послушать ум-заботой-пылающий и подружить его с волнами-девятибалльного-сердца,
Запылает костёр-мира-собственного, от которого всем на свете захочется греться!

Я расскажу тебе что-нибудь. Ну а что – абсолютно неважно…
В перерывах поцелуев-между тридцатисекундном тайм-ауте.
Эти люди-смазанные фонарями-полуслепыми в мире-аккаунте
Бродят в своих стандартах, ища неизвестность-себя. И каждый

Мечтает хотя бы немного своеволия, да свободных антиправил,
Косятся: мол, глядите, им мир по пятки, сидят – наплевав на писанные нормативы,
Друг в друге глазами. Искрятся нежностью страстной, да непривычном для улиц-встревоженных позитивом.
За спинами, наглые, разноцветные крылья свои расправили!

А между делом вершится вечер-довольный, как кот, попавший в сметану усами,
Проглотит ночь две фигуры, за руки – скреплённые и навек красной нитью сшитые.
Молчание – золото. Разговоры – песни, душой переполненные и покрытые.
Дорога – из пыли в россыпь цветов-лепестков – влюблёнными их шагами.

Люблю это золото Луны, подмигивающей меж деревьев моего маленького леса,
С меня-вечерней-переходящей в ночь с лёгкостью упадёт завеса,
Оставив сиять истинами лицо, улыбками звёздно-лиричного неба растворяясь всецело,
А мне бы в жизнь твою – до меня – чёрно-белую шагнуть навсегда уверено-смелой.

И самолётами-душами подальше от бренности, но поближе друг к другу.

Люблю тишину, в которой даже мысли бродят на цыпочках, не желая рушить блаженство соединения.
С тебя-уставшего падают воспоминания, бриллиантами звонко в сердце, ища в нем ночлег-спасение.
Крылечко. И дрожь от холода, остро режущего. Как жаль, что руки твои сейчас не на месте.
Как жаль, что поцелуи так далеки по расстоянию, хоть ощущениями-чувствами мы – песня.

Куплетами и запевами трелью-дыхания где-то на уровне шеи прогоняем до нас-привычную вьюгу.

Люблю. Даже добавлять ничего не хочется. Глухая по-бетховенски ночь творит гениальные чудеса,
Кромсая в газетные клочья ненужное, вступетолченое. И поднимая по ветру любви-паруса.
А нам бы! Нам бы! Сбыться вновь. С четверга на пятницу. Опережая события,
Не обращая внимания на внимание слишком внимательного и пустого зрителя.

Хватать воздух искр, крепко-нежно прижавшись. Вдыхать. Наслаждаться, не загоняя время в угол.

Мчись.
Вставай, иди на кухню-видавшую виды. Жизнь твори.
Ставь кофе. Пускай бурлит в старинной турке вода,
А с ней закипают мысли.
Над домом дымкой-стеклом-паром вопросы повисли,
Которых ни за что, никогда не сожрут года,
Которых ждут. И с лёгкостью выпустят вместе с ответами, чуть коснёшься лет через сто сырой земли.

Мчись.
Небо изменчиво. Небо ждёт твоих комплиментов,
Касаясь души звёздами-елесмотрящими.
Выуживая из тебя – тебя. По маааленькой дозе, для привыкания.
Давай загадывай. Если намерен, то мир прольётся и сбудет желания.
И перевернёшь с нормы на странности пылкое настоящее,
Стирая из старых привычек-блокнота-вежливости тянущих вниз абонементов.

Мчись.
Да-да. Именно для тебя это скороспелое сообщение.
Сумки бежишь собирать? ни к чему!
По Парижу-себя без разницы в чем ходить, если что – подсобят крылья.
Представляешь! Угломочерченные страхи исчезнут. И станет былью
Мечты-дети. Внутри сжигая слабого сатану.
И, наконец, в самом важном ребенке-Боге-себе найдя спасение!