Максим Сонин - Евгениус Шароваров: Афинское рождение, или Рождение Афин

Читателю, решившемуся на этот обмен, я смогу предложить множество личных историй и писем, а также благодарностей и удивительных фактов, которые так забавляют современных москвичей. Чтобы более не занимать Читателя своими современными делами, следующие восемь глав не коснутся их ни разу и я совершенно как бы извлеку из них себя нынешнего.

Лишь одно осталось мне сказать, прежде чем перейти к повествованию. Я, среди прочего, еще опишу здесь своего кровного противника, издателя и писателя А. П. Ш-на и его множественные преступления, такие как воровство, пиратство и даже убийство. Дабы не пугать особенно Читателя появлением этого злодея, я буду представлять его так:

А далее будет следовать уже и описание его деяний, и их влияние на мою жизнь.

Я родился в год восхождения на престол Царя, будущего Императора Федора Алексеевича, и мой отец, Петр Авгиевич Шароваров, хотел назвать меня именно Федором в честь этого знаменательного события, но у г-жи Истории желания были иные: за неделю до моего рождения скончался от тяжелых почек мой двоюродный дядя, Авгий Федорович Шароваров, и моему отцу не оставалось сделать ничего, кроме как почтить его память (к тому же Авгием звали и моего деда), дабы не прослыть среди остального множества Шароваровых ненавистником двоюродных дядей.

Имя Авгий все же было слишком старомодным для, пусть и младшего, сына купца первой гильдии, и отец выбрал имя Евгений, как самое созвучное из тех, на которые пришлось мое календарное рождение. «-Ус» прицепился к нему случайно, потому что мановением г-на Судьбы усов у отца никогда не было, и он совершенно по этому поводу изводился.

Мой старший брат Кирилл в то время был еще только четырнадцати лет от роду, и, хотя позднее он отрастил и усы, и заметную бороду, во время моего рождения его лицо еще было совершенно чистым, и отец опасался, что его ветви Шароваровых предстоит существовать без подбородочной и подносной растительности. В попытке обмануть г-д Судьбу и Историю отец нарек меня Евгениусом, надеясь таким незамысловатым образом привлечь их внимание, и, как всегда бывает в таких проектах , глубоко просчитался. Мой брат Кирилл, как уже поминалось, отрастил и усы и бороду, я же до сего момента, а мне уже сорок восемь лет, не вырастил на лице ни волоска, ни пучка, да и не особенно к этому стремлюсь (волею того же г-на Судьбы ни мне, ни моему брату не передался от моего отца его интерес к лицевой растительности).

Имя Евгениус означает «хорошо рожденный» и, как многое в моей жизни, почти совершенно в своем значении противоречит истине, потому что, хоть сами роды и были быстрыми и легкими по сравнению с теми мучениями, которые тогда еще только предстояли моей матушке с моей сестрой Эстрейей, но хорошими их назвать было бы трудно. В комнате, в которой на кровати лежала моя матушка, было темно от черного дыма, поднимавшегося от Новых торговых рядов, потому что родился я на утро Большого пожара.

Accoucher, принимавший роды у многих Шароваровых, за два дня до моего появления на свет заявил, что совершенно не опасается лошадей, после чего попал под карету и сломал обе ноги, и на его место была призвана повивальная бабка, которая, хоть и знала свое дело и совершенно устраивала мою матушку, несколько пугала моего отца своим длинным и широким носом. В общем, в доме царил хаос и даже некоторая паника (в лице моего отца, который в такие минуты становился очень громок и поразительно разговорчив, хотя обыкновенно являлся человеком тихим и вполне покойным).

В месяц моего рождения в Москве было решено возвести Новые торговые ряды на Колокольной площади, потому что Старые ряды на Павелецкой стали слишком малы ; и в город съехались архитекторы и рабочие, которые за четырнадцать дней возвели деревянные стены и круглую крышу, которую народ тут же окрестил «колодою», и это место еще долго так называлось, несмотря на то, что Новые ряды не простояли и месяца.

В ночь перед моим рождением на рядах, которые только открылись для посетителей, случилось неприятное происшествие: двое купцов с пьяной головы решили среди лотков клеймить коня. Внутри бедного животного взвыл природный дух, и этот звук, собранный, словно солнечные лучи немецкою призмой, конским горлом, напугал многих, а в первую очередь – одного кузнеца, который как раз опускал свой молот на белую наковальню. Кузнец испугался, ударил мимо наковальни и расколол пол. От удара полетели в стороны щепки – и все, кроме одной, попали в ***, старого ювелира, который закричал не хуже коня. Последняя же щепка, словно быстрая птица ястреб, пересекла ряды и ударилась о косяк возле самых конюшен. Здесь необходимо объяснить, что в Старых рядах купцы и ремесленники стояли по другому порядку: в одном углу кузнецы, в другом – кожемяки, в третьем – глиняных и древесных дел мастера. В Новых же рядах все они помещались где попало и как им заблагорассудится, а значит, рядом стояли и кузнецы, и ювелиры.

От последней щепки высеклась искра, занялись сено и солома, сваленные в конюшне. Сперва все, конечно, пытались тушить, потом бросили. К утру от Новых рядов остались только новые угли и черный дым.

Матушка моя, Аркадия Сергеевна Шароварова, в это время лежала уже почти что в беспамятстве, а мой отец так извелся, что ушел из дому и не возвращался до самого вечера. Воротившись же, обнаружил матушку в здравии, спящую на кровати; младенца спеленатого рядом с нею в подушках; и бабку повивальную на полу – с синим лицом и закрытыми глазами. Она приняла роды, спеленала ребенка и уже тогда преставилась.

Дабы не пугать матушку, отец позвал моего брата Кирилла, поскольку сам был не силен, и вместе они вытащили бедную из комнаты. Тут уж и матушка проснулась, услыхав шум на лестнице, но встать не попыталась и вскоре снова заснула. Я же, а младенец на подушках был именно мной, все это, может быть, и видел, но был еще не умен и поэтому особенно интереса не проявил.

Уже после эту историю мне рассказал Кирилл. Тогда же и он, и мой отец об этом молчали, чтобы матушке было не боязно снова спать в той же комнате, потому что комнат в доме было не так уж много, в двух из них уже ранее умирали, и матушка наотрез отказывалась в них ночевать.

скажу я вам, ибо в то же самое время, но в другом доме и у другой матушки родился на свет А. П. Ш-н, уже в младенчестве пугавший окружавших его людей злобным взглядом из-под кустисто-густых бровей и крепкой хваткой коротких пальцев, которыми он сразу же по появлении на свет схватил за нос доктора и разве что не оторвал его совершенно.