Георгий Огарёв - 1000 притч

Однажды к учителю Джунайду пришел человек и сказал:

– Я восхищаюсь вашим учением! Мне бы хотелось иметь ваш образ мысли, тогда я смог бы жить жизнью, подобной вашей.

– Начните жить подобно мне, – сказал Джунайду, – тогда и у вас появятся мысли.

Прослышав о невероятных способностях муллы Насреддина, король вызвал его к себе.

– Я велю тебя повесить, – сообщил мулле невежественный властитель, – если ты не предъявишь доказательств, что ты мистик.

– О, я вижу странные вещи, – сразу заговорил Насреддин, – вон резвится в небе золотая птица, а там, под землей, скрежещут зубами демоны.

– Но как ты можешь видеть через твердые предметы? – удивился король. – Как ты можешь видеть так далеко в небе?

– Если вас испугать смертью – вы еще и не то увидите!

Учитель Ле-цзы жил в нужде и вечно голодал. Какой-то человек рассказал об этом чжэнскому царю Цзыяну и добавил:

– Разве государь не будет опозорен на весь свет, если столь достойный муж, живущий в его царстве, бедствует?

Царь немедленно велел одарить Ле-цзы зерном. Учитель вышел к царскому гонцу, дважды отвесил поклон, но подарки не принял.

Когда Ле-цзы вернулся к себе, его жена стала горестно причитать:

– Я слышала, что в семьях мудрецов все благоденствуют, мы же вечно голодаем! Государь прислал тебе зерно, а ты его не принял! За что мне такая доля!

Ле-цзы улыбнулся и сказал:

– Царь шлет мне зерно, а зачем? Ведь он меня не видел и судит обо мне с чужих слов. Вот так же с чужих слов он может обвинить меня в преступлении и казнить. Вот почему я не принял даров.

Царь Цзыян предложил Ле-цзы занять высокий пост при его дворе. На предложение стать царедворцем Ле-цзы ответил:

– Не приходилось ли вам видеть жертвенного быка? Его наряжают в узорчатые ткани, кормят свежей травой и бобами. Но потом его приводят в храм предков, чтобы совершить жертвоприношение. Даже если бы в тот миг он снова захотел стать вольным теленком, могло ли его желание осуществиться?

Однажды, когда Наньцюань нес монахам кашу, наставник Ма-цзу Даои спросил, что у него в ведре.

– Что за чушь несет этот старик?! – возмутился Наньцюань.

Ма-цзу Даои повернулся и ушел.

Один неверующий философ попросил Будду:

– Поведайте мне истину, не говоря и не безмолвствуя. Будда продолжал сидеть в молчании. Тогда философ поклонился и сказал:

– Вы, Высокочтимый, своей любовью и состраданием развеяли мои заблуждения и наставили меня на путь истинный.

Когда философ ушел, Ананда спросил Будду, что же тот постиг. Будда ответил:

– Добрый конь пускается вскачь, завидев лишь тень от плетки.

Наставник Юньмэнь поначалу был главным по хозяйству при Байчжане. Однажды Байчжан решил выбрать настоятеля для нового монастыря и объявил, что им станет тот, кто сможет ответить на его вопрос. Затем он поставил на землю кувшин с водой и спросил:

– Кто может сказать, что это такое, не называя это кувшином?

Старший монах монастыря ответил:

– Что ни говори, но это нельзя назвать деревянными сандалиями.

– А ты что скажешь? – спросил Байчжан Юньмэня.

Тот встал, внезапно сшиб кувшин ногою и пошел прочь. Байчжан рассмеялся и сказал:

– Старший монах проиграл.

А Юньмэнь был назначен настоятелем нового монастыря.

Магомет однажды сказал Вабишаху:

– Не правда ли, ты пришел затем, чтобы спросить меня, что есть добро и что есть зло?

– Да, – отвечал тот. – Я пришел именно за этим.

Тогда Магомет обмакнул в миро свои пальцы, коснулся ими руки Вабишаха, сделав знак в направлении сердца, и сказал:

– Добро – это то, что придает твоему сердцу твердость и спокойствие, а зло – это то, что повергает тебя в сомнение, даже если другие при этом оправдывают тебя.

Магомет и Али встретили однажды человека, который, считая Али своим обидчиком, начал ругать его. Али переносил это с терпением и в молчании довольно долго, но потом не удержался и стал отвечать ругательствами на ругательства. И только тогда Магомет отошел от них.

Когда Али подошел опять к Магомету, то спросил:

– Зачем ты оставил меня одного переносить поношения этого мерзавца?

– Когда этот человек бранил тебя, а ты молчал, – сказал Магомет, – я видел вокруг тебя ангелов, и ангелы отвечали ему. Когда же ты начал отвечать ему бранью, ангелы оставили тебя – отошел и я.

Проезжал однажды падишах мимо сада и увидел за забором старика, сажавшего персиковое дерево.

– Эй, старик, – обратился падишах к садовнику, – твоя жизнь клонится к закату, ты уже не дождешься плодов этого дерева, так к чему же твои заботы?.. Ну знаю, знаю, ты скажешь: «Предки наши трудились для нас, а мы должны трудиться для потомков». Но ответь, есть ли смысл думать о прошлом, которое ушло во тьму, и о будущем, которое еще не вышло из тьмы? Ведь только настоящее принадлежит нам.

– Тебе ли, властителю, понять садовника! – отвечал старик. – Ты не хочешь вспоминать прошлое – значит, оно у тебя такое, что лучше бы его вовсе не было. Ты не хочешь думать о будущем – значит, ты его боишься. Так что не завидую я твоему настоящему!

Однажды Маулан Кутбаддин спросил человека, который называл себя звездочетом:

– Кто твой сосед?

– Откуда мне знать! Не все ли равно!

– А раз не знаешь такой необходимой вещи, как же ты можешь вещать от имени звезд?

Бродя по склонам горы, Конфуций увидел Юнг-чи, идущего в одном тулупе, перепоясанном веревкой, по вересковому полю, поющего и играющего на лютне.

– В чем причина твоей радости, учитель? – спросил Конфуций.

– У меня много радостей. Из мириад созданий человек – самое благородное, а мне выпало счастье родиться человеком. Это первая моя радость. Многие, рождаясь, не проживают дня или месяца, а я уже прожил до девяноста лет. Это тоже радость. Для всех нищета является нормой, а концом – смерть. Придерживаясь нормы и дожидаясь конца, о чем еще здесь тревожиться?

– Прекрасно! – воскликнул Конфуций. – Вот человек, знающий, как себя утешить.

Лао-цзы шел лесом. И этот лес рубили. Но вот он подошел к большому дереву, огромному, – под ним бы укрылась тысяча воловьих упряжек. Оно было прекрасно и все в цвету. Лао-цзы послал учеников узнать у дровосеков, почему не рубят это дерево.

– Оно бесполезно, – ответили дровосеки. – Из него ничего не сделать: ни мебели, ни дома; оно не годится даже на дрова – слишком много дыма. Оно бесполезно, вот мы его и не рубим.