Георгий Огарёв - 1000 притч

Ранним утром подул северный ветер, ласточки разом взлетели и, паря в небе, почувствовали, как ветер наполнил их крылья. К ним прилила сила, странное древнее знание и нечто большее, чем человеческая вера. Высоко взлетев, они оставили дым наших городов.

– Ветер, пожалуй, подходящий, – сказала курица, распрямила крылья и выбежала из птичника. Она выбежала на дорогу, сбежала вниз с насыпи и попала в сад.

К вечеру, тяжело задыхаясь, она вернулась обратно и рассказала обитателям птичника, как летала на юг до самого шоссе и видела величайший в мире поток машин, мчащихся мимо. Она побывала и в саду, где цвели розы, прекрасные розы, и даже встретила садовника.

– Потрясающе! – воскликнул весь птичий двор. – И как живописно рассказано!

Прошла зима, и опять вернулись ласточки. Но птичий двор ни за что не хотел согласиться, что на юге – море. «Послушайте нашу курицу!» – говорили они.

Курица теперь стала знатоком. Она-то знала, как там на юге; хотя даже и из городка не ушла – просто перебежала через дорогу.

В Ропшице, городе, где жил раввин Нафтали, у богатых людей, чьи дома стояли на окраине города, был обычай нанимать ночного сторожа. Поздно вечером, когда Нафтали бродил по опушке леса, он повстречал одного такого сторожа, прохаживающегося взад и вперед.

– На кого ты работаешь? – спросил раввин.

Сторож ответил и, в свою очередь, спросил:

– А ты на кого работаешь?

Эти слова поразили раввина, как молния.

– Я еще ни на кого не работаю, – смущенно ответил он. Затем раввин долго прохаживался рядом со сторожем и наконец спросил:

– Не поступишь ли ко мне на службу?

– Охотно! Но что мне надо будет делать?

– Напоминать мне, – сказал раввин Хаим.

У придворного шута родился ребенок.

– Кто у тебя родился? – спросил его султан.

– Да кто может родиться у бедняка? Дочь или сын.

– А что, разве у богатых бывает иначе? – удивился султан.

– А что, разве не знаешь? От богатых рождаются насильники, грешники, тираны, мерзавцы, негодяи, олухи…

– Довольно! – перебил его султан. – Все ясно.

Как-то жена Дахо заглянула в комнату и видит: супруг ее стоит в почтительной позе, прижав руку к груди. Решив, что в комнате есть посторонний, жена Дахо смутилась и поспешно прикрыла лицо чадрой. Однако оглядевшись, она увидела, что кроме Дахо, в комнате никого нет.

– Дахо, – прошептала она, – почему ты так странно стоишь? Разве тут кто есть?

– Да, есть один человек, – ответил Дахо.

– Кто же это?

– Это я, – сказал Дахо.

– Так зачем же ты прижал руки к груди? – изумилась жена.

– Слушай, женщина, а я что – не человек?! – разозлился Дахо. Разве только другие – люди! Что я, сам себе не могу оказать почет?!

– Кальян вреден или полезен? – спросили как-то у Дахо.

– Вреден по двадцати девяти причинам, – ответил Дахо.

– Что это за причины?

– Вреден, вреден, вреден, двадцать девять раз вреден – и все!

Однажды Цзы-гун встретился со стариком садоводом. Последний работал в это время в своем саду: черпал воду для полива из колодца и носил ее в горшке. Цзы-гун посоветовал садовнику воспользоваться водочерпалкой. Тот ответил:

– Я слышал от своего учителя, что тот, кто пользуется механизмами, будет все делать механически. А тот, кто действует механически, будет иметь механическое сердце. Если же в груди будет механическое сердце, тогда будет утрачена первозданная чистота. А когда утрачена первозданная чистота, жизненный путь не будет покоен…

Ты из тех, кто торгует славой в мире. Неужто ты забыл о своем духе и презрел свое тело? Ты не умеешь управлять самим собой – где уж наводить тебе порядок в мире! Уходи и не мешай мне работать!

Богатый всадник в сопровождении только одного стремянного приехал вечером в некий город, славившийся ловкими конокрадами, и поэтому очень боялся за свою лошадь. Располагаясь на ночлег в караван-сарае, странник сказал стремянному:

– Ты всю ночь должен бодроствовать, присматривать за лошадью, но и я тоже не буду спать, потому что, как знать, ты вдруг все-таки уснешь, и ее уведут, мою красавицу!

– Господин, – обиделся стремянный (а был он человек богобоязненный), – как вы можете так говорить? Я не могу допустить, чтобы мой хозяин не спал всю ночь! Я не сомкну глаз ни на миг, будьте покойны!

Что ж, хозяин уснул ненадолго. Проснувшись же среди ночи, он спросил стремянного:

– Не спишь? А что ты делаешь?

– Я размышляю о том, – ответил стремянный, – каким образом господь утвердил сушу посреди воды.

– Как бы за своими размышлениями ты не проглядел воров!

– Господин! – обиделся опять мечтательный стремянный. – Вы не должны терзать себя беспокойствами! Будьте покойны – я начеку.

Хозяин уснул, но среди ночи опять проснулся:

– Ну, а теперь что ты делаешь?

– Я размышляю о том, как господь соорудил небосвод без колонн, столбов и подпорок.

– Очень мне не нравится эта твоя задумчивость! Смотри – не доглядишь оком – заплатишь боком!

– Обижаете, господин! Как же воры могут увести лошадь, когда я не сплю!?

– Но, может быть, сон уже сваливает тебя? Давай поспи, а я посижу и покараулю.

– Но спать мне совсем не хочется! – убеждал стремянный.

Хозяин опять уснул. Проснувшись же уже на рассвете, спросил:

– Ну, а теперь, о чем ты думаешь?

– А теперь я думаю о том, как же мог допустить господь, что лошадь все же украли?!

Вор сорвал с головы дервиша чалму и убежал. А дервиш отправился на кладбище и расположился там в ожидании.

– Вот чудак! – удивились люди. – Вор побежал вон в тот сад, чего же ты здесь сидишь?

– Рано или поздно смерть обязательно пригонит моего обидчика сюда, на кладбище. Так зачем же мне гоняться за ним, он и сам придет!

– Ты – философ, но и дурак не меньше! – сказали люди.

А дервиш, сочтя этот приговор не совсем справедливым, решил больше ничего не объяснять.

Мулла Насреддин поднялся на кафедру и стал проповедовать:

– Да воздадим хвалу создателю, который сотворил небо и землю за шесть месяцев.

– Мулла, – перебил его шепотом один знаток Священного писания, – не месяцев, а дней.

– Я это знаю, – ответил Насреддин, – но вот народ вряд ли поверит.

Разговорились как-то воробей и курица. Воробей сидел на каменной ограде, а курица прохаживалась внизу.

– Послушай, тебе не надоело все ходить и клевать? – спросил воробей. – Ведь ты летать разучилась!