Евгений Мин - Другие времена

Бабушка и Глеб поднялись на второй этаж. На одной из дверей бабушка прочла вслух надпись на дощечке: «Инспектор паспортного отдела А.П.Толченова» и задумчиво сказала:

– Интересно, как ее зовут – Анна или Александра?

– Может, Альма? – сказал Глеб.

– Не глупи, – рассердилась бабушка и осторожно постучала в дверь.

– Войдите! – раздался женский голос.

Бабушка и Глеб вошли в большую комнату. За столом сидела красивая и строгая тетя в сером, как мышь, кителе в погонах с одной маленькой звездочкой.

– Здравствуйте, товарищ капитан, – сладким, кремовым голосом сказала бабушка.

– Я не капитан, а младший лейтенант, – сказала красивая строгая тетя, и голос у нее был холодный, не такой, конечно, как у Кирилла Петровича, но от него тоже можно было замерзнуть.

– Извините, Анна Петровна, – наугад сказала бабушка.

– Александра Петровна, – поправила ее тетя в мышином мундире, – называйте меня товарищ младший лейтенант и садитесь.

Бабушка села. Присел и Глеб подальше от стола.

– Что у вас? – спросила товарищ младший лейтенант, в упор глядя на бабушку.

– Мальчик.

– Вижу, что не девочка. Ваш?

– Мой, – с гордостью произнесла бабушка, потому что Глеб сидел очень прямо и не болтал ногами.

– Ваш? – удивилась тетя-милиционер.

– Внук, – объяснила бабушка. – Я хочу прописать его.

– Почему не пришли мать или отец? – спросила строгая красивая тетя.

– Видите ли, – неуверенно начала бабушка и принялась объяснять, что у мамы Глеба конец квартала, разные важные государственные заказы, так что не вырваться даже на минутку. Отец Глеба уехал в экспедицию на раскопки какого-то мертвого города.

Бабушка говорила долго и путано. Глебу стало ужасно скучно в этой пустой комнате, захотелось домой в Комарово.

Строгая тетя слушала бабушку не перебивая и, когда та окончательно запуталась, остановила ее:

– Хватит!

Посмотрев на Глеба, она приказала:

– Мальчик, подойди сюда!

Глеб подошел к столу, держа автоматический пистолет направленным на тетю, но она не испугалась.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Глеб.

– Фамилия?

– Воронцов.

– Отчество?

– Юрьевич.

– Сколько тебе лет? Где ты живешь?

Этот вопрос она произнесла очень сурово, глядя прямо на Глеба, и он, должно быть испугавшись такого строгого взгляда, выпалил:

– В Комарове. Мне пять лет и два месяца.

– На какой улице? С кем? – продолжала стрелять в него вопросами строгая тетя.

– Озерная, тридцать один. С дедушкой Васей, бабушкой Таней и Альмой.

– Альма это кто?

– Собака.

– Это неважно, – сказала строгая тетя. – Давно ли ты там живешь?

– Как родился. Нет, кажется, мне был один год, когда я приехал, – сказал Глеб и посмотрел на бабушку.

Щеки ее сделались красными, лоб оставался белым, и бабушка была похожа на редиску.

Тут Глеб вспомнил наставления бабушки и затараторил:

– Я живу с мамой на Московском проспекте.

– Стыдно! – сразила его метким выстрелом строгая тетя. – И вам, гражданка бабушка, должно быть стыдно учить ребенка лгать. Садись, Глеб!

– Я не ребенок, – вмешался Глеб. – Я сам...

Ему очень хотелось выручить бабушку.

– Молчи! – приказала тетя-милиционер, так непохожая на усатого милиционера Александра Степановича.

– Понимаете...– начала бабушка.

– Значит, он не прописан пять лет и два месяца?

– Так получилось... Отец в экспедициях, мать вечно занята, мы больные, старые...

Строгая тетя посмотрела на красивые, открытые до локтя руки бабушки.

– Больные, старые... Не оправдывайтесь. Нарушение паспортного режима.

– Мы заплатим штраф, если нужно, – робко сказала бабушка Таня.

– Штраф тут ни при чем! – срезала ее тетя-милиционер. – Почему он не был прописан у отца с матерью пять лет и два месяца, а сейчас... Жилищные комбинации?!

– Я не позволю, вы не смеете! – закричала бабушка.

– Факт налицо. Мы не можем прописать его.

– Мы будем жаловаться! Имейте в виду, другой дед у него – адмирал, – пригрозила бабушка.

– Не запугивайте меня, – сказала строгая тетя.

– Я не запугиваю, но это бюрократизм!

Это слово было незнакомо Глебу, но, должно быть, это было очень нехорошее, обидное слово, потому что теперь побледнела тетя-милиционер. Она поднялась из-за стола и оказалась очень длинной, на целую голову длиннее бабушки.

– Немедленно покиньте помещение! – приказала бабушке строгая тетя.

– Не покину! – вцепилась в стул бабушка.

– Вас выведут!

– Не выведут!

Тут бабушка и тетя-милиционер принялись молотить друг друга разными словами, как колотят кулаками друг друга мальчишки. Глеб очень испугался, что они раздерутся по-настоящему, а бабушка и тетя не переставали, пока не охрипли. Наступила страшная тишина. В этой тишине Глеб встал со стула, подошел к столу и сказал тете-милиционеру:

– Тетя Саша, пожалуйста, пропишите меня поскорее. Мне нужно в Комарово к Петьке Троице, у него сегодня день рождения, он очень ждет меня.

Тетя-милиционер посмотрела на Глеба, улыбнулась и сказала просто, как все обыкновенные тети:

– Ты торопишься к Петьке на день рождения, Глеб?

– Да, я опаздываю. Наверное, там уже едят мороженое. Пропишите меня поскорее!

Тетя-милиционер снова улыбнулась Глебу, строго посмотрела на голые, с ямочками, бабушкины локти и сказала ледяным голосом:

– Пишите заявление!

В одно прекрасное утро, как писали когда-то старинные романисты, я сбрил усы.

Зачем я это сделал, не знаю. Наверное, из присущей каждому человеку жажды разнообразия, а может быть, я хотел обрадовать жену, сделав ей оригинальный подарок ко дню двадцатилетия нашей свадьбы.

Я поступил отчаянно смело, воспользовавшись тем, что Катя была в командировке. Операция заняла не больше минуты. Два-три прикосновения бритвой – и целая эпоха моей жизни закончилась.

«Так-то, брат, есть у тебя воля, другие и курить бросить не могут», – подмигнул я себе в зеркало и отправился на работу.

Вахтер Еремеич обычно приветствует меня словами: «Здрав-желам!» На этот раз его солдатское лицо ожесточилось, продольные морщины вытянулись по команде «смирно».

– Удостоверение пожалуйте, – произнес он ржавым голосом.

– Что ты, Еремеич, откуда у тебя такой приступ бдительности? – спросил я, протягивая ему служебный пропуск.

Вахтер долго рассматривал его, кидал на меня пронзительные взгляды, потом сказал:

– Вы самый, а фото смените, нужно, чтобы личность соответствовала документу.

Когда я вошел в отдел, Ниночка Вермишева вытаращила на меня голубые бусинки глаз и жутким шепотом выдохнула:

– Ой, что это у вас губа белая?

– Как так белая? – не понял я, забыв, что было лето, мои щеки, лоб, нос покрылись загаром, а верхняя губа осталась белой, как дорожка из гальки в темную ночь.