Владимир Митин - Ужасный ребенок

Я добрался до Вика только к вечеру. Не было мелочи на трамвай, и я шел пешком. Очень кололо в боку, я садился на скамейки и вспоминал, зачем я к нему иду... Забавно, не правда ли? Я все чаще забывал простейшие вещи — застегнуться или свой адрес, но это меня, как видите, забавляло. Ховрин тоже долго не мог вспомнить, зачем он, собственно, меня пригласил.

— Ах, да, — сказал Ховрин. — Как твоя пьеса? Какая? Да ты постарайся вспомнить...

— Бог с ней, с пьесой. — Я запил таблетку. — Мелконян определенно взялся напечатать мой роман в «Письмовнике».

Вик поставил пластинку на проигрыватель, комната наполнилась щемящими сердце аккордами. Это была пьеса «Свист раков», немного формалистическая, но душевная. На прощание я обещал Вику лунный камень, а он мне птичьего молока от язвы.

— Привет Мелконяну, — сказал Вик. — Скажи ему, что я не забыл про обещанные крокодиловы слезы против облысения...

Я встретил Мелконяна на станции «Институт». Между мной и соседом по лавке было место, куда мог сесть с ногами пятилетний ребенок. Было душно и пахло метрополитеном. Мелконян сел между мной и соседом, снял кепку, большую, как летающее блюдце, и прожужжал:

— Лышину жакрываю. Вик пошлезавтра принешет дивное шредство — «Иллюжия». Говорят, тебя можно пождравить ш внуком? Кштати, почему ты такой тучник? В твоем вожраште это вешма чревато...

Очевидно, где-то он прав, думал я, выходя на берег Москвы-реки. Ничего, не сегодня-завтра Вик устроит меня в институт лечебного отощания. Тут я сильно наклонился под порывом ветра и упал в реку.

— Кого я вижу! — раздался голос сверху. — Что ты там делаешь?

Это был Вик. Он прогуливал большую чужую собаку, похожую на человека.

— Спаси же! Протяни мне руку! — булькнул я в первый и последний раз.

— Сейчас вызову спасателей, — обещал Вик. — Продержись еще немного...

Я открыл глаза и увидел, что стою в очереди к массивным воротам. Из-за ворот слышалась красивая, просто-таки райская музыка. Два старика хлопотливо сортировали очередь: одних пускали в ворота, других — нет.

— Какими судьбами? — воскликнул проходивший мимо Алик. — И зачем ты стоишь в очереди? Так ведь можно простоять до страшного суда... Подожди, я замолвлю за тебя словечко Гавриилу!

Тут я понял, что рая мне не видать...

У меня какие-то бандиты свинтили дверную ручку. Самым подлым образом. Я оделся и пошел в пятое отделение милиции.

Прихожу и чувствую, что вроде бы не туда попал. С одной стороны, все на месте: сапоги, протоколы. С другой стороны, откуда-то слышится неземная музыка, и на лицах милиционеров разлито как бы благоговение.

Рассказываю дежурному об инциденте, называю адрес: Собачий тупик, дом 6, квартира 3. Дежурный сочувствует:

— Непорядок. Пройдите к Серафиму Петровичу 2-му, в уголовный розыск.

Серафим Петрович встретил меня радушно:

— Присаживайтесь. Только наперед договоримся: о себе я ничего рассказывать не буду. Я человек редкой скромности. О моей скромности даже написано в очерке — в журнале «Праведник».

Что за чушь, думаю. У человека ручку свинтили, а милиция про какие-то очерки. Но, может быть, сейчас так принято? На всякий случай говорю:

— У меня ручку отвинтили.

Херувимов 2-й подумал минуты три и сказал:

— Это Лешки Пальцева работа. Секундочку.

И точно: через секунду принес дверную ручку.

— Ну и ну, — говорю. — Ловко. Как это вам так удается? И почему у вас фамилия с цифрой?

— А-а, — смеется, — дело в том, что после появления в свет очерка «Всюду жизнь» у нас в отделении оказалось сразу пять Херувимовых. Чтобы не путать, руководство разметило нас по номерам: Херувимов 1-й, Херувимов 2-й и так далее...

Следователь достал из стола фотокарточку.

— Кто это, по-вашему?

— По-моему, обезьяна. Горилла.

— Нет, это и есть Лешка Пальцев. Три кражи со взломом и пять разбойных нападений... Но какая душа, какие тонкие, интеллигентные пальцы! Какой гениальный скрипач пропадает в Лешке!..

Серафим Петрович вынул батистовый платочек и прижал его к глазам. За спиной следователя послышался шорох. Я обомлел: на лопатках милиционера сквозь мундирное сукно прорезывались миниатюрные крылышки. Я протер глаза, и крылья исчезли.

— Знаете что? — проникновенно сказал Херувимов. — Вы посидите, а я на минуточку отлучусь.

— Далеко? — спросил я, чувствуя за этим кошмарную деталь из его профессиональной жизни.

— Нет, — пояснил следователь. — Мы тут с сыщиком Литургийским выращиваем герань на общественных началах. Сегодня моя очередь поливать. Мы бы и рады не выращивать, да в одном очерке уже написано, что выращиваем.

Серафим Петрович удалился. В полуоткрытую дверь влетели божественные звуки. Это замначальника по паспортному столу играл Дебюсси на фисгармонии. Серафим Петрович вернулся через несколько секунд.

— Полил! Думаем также гортензии посадить в камере предварительного заключения. Это нам Матфей Лукич из ОБХСС подсказал.

Я вдруг увидел над головой Серафима Петровича красивый золотой круг.

— Это нимб, — потупился следователь. — Растет и растет. Тоже после одного газетного репортажа. Хорошо еще, я в штатском хожу, — под шляпой можно спрятать. А попробуйте в форменной фуражке... Иоанн Магдалиныч из караула совсем замучился после того, как про него статью написали... Однако пойдемте, я вам ручку помогу донести...

Мы пошли по коридору. В «дежурке» патрульный взвод репетировал на арфах «Болеро» Равеля.

— Готовятся к приходу корреспондента, — объяснил Серафим Петрович.

Когда мы очутились на улице, от столба отделилась какая-то фигура и алчно пошла нам навстречу.

— Погибли, — сказал следователь. — Лешка Пальцев. Каюк нам.

— А вы его приемом самбо! — крикнул я, навостряя лыжи.

— Разучился, — слабым голосом отвечал следователь. — Вся сила на интервью с очеркистами ушла...

Я с ужасом услышал какой-то хруст и обернулся. Пальцев снимал со следователя сапоги.

— Не человек ты, Лешка! Серость тебя сгубила, — говорил рецидивисту Серафим Петрович. — Сразу видно, не подписан ты на журнал «Литературное ревю». Ну, подожди, я тебя подпишу... Дождешься ты у меня.

Я бежал под животное урчание рецидивиста. Задыхаясь, примчался я к постовому милиционеру, краснощекому здоровяку.

— Эй, товарищ! — закричал я. — Вы на арфе можете? Дебюсси знаете?

— Кого? — зарычал постовой, принюхиваясь. — А вот я вас...

— Да нет, — кричу, — я не выпивши! Там вашего Херувимова раздевают!

Милиционер поправил кобуру и саженными прыжками ринулся к Херувимову.

«Слава богу, — думал я, идя домой, — хоть этот не очерковый».