Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

Они же слушали эту оперу в замечательном исполнении. Вот это Германн! Как можно после этого решиться на такое исполнение? Как можно превращать в балаган столь замечательное, великое произведение?! А вы, Леля? Как вы могли это допустить! Идем домой, Володя, тебе необходимо полежать.

Мы оделись и вышли от Навяжских. Я был очень расстроен, а Шура мне сказал в передней:

- А все-таки это был хороший спектакль и мы отлично играли. Ну, так нас не поняли.

А Миша уже на улице спросил:

- Когда же ты мне отдашь аксолотля?

- Мне сейчас не до аксолотлей, - сказал я. - За "ваша дама биха" не дают аксолотлей. Надо текст учить. А халтура меня не устраивает.

СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС

Паня Пищик обожала модную до революции писательницу Лидию Чарскую, упивалась ее романами "Княжна Джаваха", "Большой Джон".

Мы, мальчики, не читали Чарскую и только видели ее в Ленинградском Александрийском театре, где она играла в "Маскараде" Лермонтова старую даму в последнем акте. А девочки перечитали в школьной библиотеке все ее книги - слезливые, засахаренные, наполненные вздохами, призраками и сюсюканьем.

В одной из этих книжек Паня прочла о том, как институтки устроили спиритический сеанс, крутили блюдечко и вызывали души покойников. Это произвело такое впечатление на Паню, что она пришла в класс и предложила устроить такой сеанс.

Когда закончилось заседание кружка, девочки остались в классе.

- Если мальчишки не будут нам мешать, они могут остаться, - сказала Паня. - И даже могут принять участие в сеансе.

Павка, Шурка, я - остались.

Паня разложила на столе большой лист бумаги. На нем по кругу были написаны все буквы алфавита. Гая Осипова достала из сумки блюдце, и Тая Герасимова нанесла углем на его краешек черную точку.

- Я буду медиумом, - сказала Паня. - Буду вызывать духов и задавать им вопросы. А вы все подложите пальцы под блюдечко, и оно само вас поведет по тем буквам, из которых сложится ответ духа.

Все сели вокруг стола, и все девочки и мы трое подложили пальцы под блюдечко.

- Тише! - прошептала Паня. - Кого мы вызовем?

- Екатерину Вторую, - сказала Безрукова.

- Нашли кого вызывать! - сказал Шурка. - Лучше уж Софью Ковалевскую.

- Математика и в школе надоела, - сказала Труфанова, - лучше вызвать артистку Сару Бернар.

- Вызываю Сару Бернар. Сара Бернар? Вы здесь? - спросила Паня.

Блюдечко начало шататься влево и вправо и остановилось на букве "у".

- Что значит "у"? - спросил Шурка.

- Подожди, - сказала Герасимова. - Сара Бернар сказала "уй", что значит по-французски "да".

- Вы знаменитая артистка, - сказала Паня, - кого вы считаете своей преемницей у нас?

- Все ясно, - сказал Павка, и блюдечко быстро пошло по буквам п, а, н, ю, п, и, щ. - Паньку Пищик! - закричал Павка.

- Вызовите Ивана Андреевича Крылова, - предложила Элла Бухштаб.

- Иван Андреевич, - сказала Паня дрожащим голосом, - мы просим вас появиться.

- Есть такое дело, - ответил Иван Андреевич.

- Что вы думаете о нас?

Блюдце постояло на месте и потом вдруг заметалось по листу и остановилось поочередно на буквах к, а, к, д, р, у, з, ь, я, в, ы - и получилось: "Как, друзья, вы ни садитесь, все в музыканты не годитесь".

- Убедились в том, что спиритизм существует? - спросила с гордостью Паня.

- Я посмотрел бы, как бы вы спиритовали без меня, - сказал Старицкий. Это я толкал блюдце, куда надо. А сам Крылов вам ни за что бы не ответил. В следующий раз вызывайте Пушкина. Он вам скажет: "Да здравствует солнце, да скроется тьма!"

СТЕНГАЗЕТА

Заседание редколлегии классной стенной газеты было в полном разгаре. В номер шло много интересных материалов. Статья Лебедева о Гоголе, заметка Югана о ловле тритонов на бывшей даче графа Сюзора на Каменном острове, гневная статья Корженевской об отставании класса по математике и заметка Зверева о том, как Старицкий разбил лейденскую банку, моя большая статья о византийских монетах (на добрых две трети списанная из Большой энциклопедии), карикатуры Недокучаева на Чиркину и Пищик и передовая статья о результатах письменной работы по литературе, написанная Марией Германовной.

Сашка Чернов рисовал заголовок газеты, Ира Кричинская рисовала виньетки.

И вдруг главный редактор Розенберг сказал:

- И все-таки у нас нет острого злободневного материала. Я предлагаю поместить статью о неприглядном поступке нашего товарища, который вчера ответил на "отлично" Бреговскому только потому, что ему подсказала ответ Муся Гольцман. Если мы будем отвечать только по подсказке, - грош цена всей нашей учебе.

По-моему, это будет острая и злая статья. Если хотите, даже сенсационная. Предлагаю поручить написание этой статьи Полякову.

Я сказал:

- Я писать не буду.

- Почему?

- Это не по-товарищески. Я дружу с Шуркой, и я на него писать не стану.

- Вот это номер! - сказал Розенберг. - Мы все дружим друг с другом и, значит, не будем никого критиковать? Хорошее дело! Значит, у нас будет процветать подсказка, шпаргалки, списывание и мы не будем бороться за высокие показатели в ученье? Значит, мы сдаем все принципиальные позиции? Так? Позор, товарищи!

- Нужно написать эту статью, - сказал Кунин.

- Вот ты и напиши ее.

- Мне неудобно ее писать. Мой папа дружит с Шуриным отцом. И Шура и его отец обидятся. Мне неловко.

- Тогда пусть напишет Бухштаб.

- Я не могу этого писать, - сказала Элла. - Муся моя подруга. Она подсказала Шуре ответ, и у меня не поворачивается рука писать об этом.

- У всех что-нибудь не поворачивается, - сказал Розенберг, - кто же будет писать? Сашка!

- Я не умею писать.

- Тогда нарисуй.

- Я могу нарисовать Навяжского и подсказывающую ему Мусю.

- Отлично! Но все равно нужна статья. Надо разоблачить подсказку. Надо написать, что подсказывание - это не товарищеский поступок, что оно мешает учению и что это обман педагогов. Может быть, напишет Данюшевский?

- Ни в коем случае, - сказал Женька, - я должен Шуре двадцать копеек. Пока он молчит, а выйдет за моей подписью статья, он потребует с меня, чтобы я немедленно отдал.

- Вот тебе двадцать копеек, отдай ему и пиши, - сказал Розенберг.

Данюшевский взял двугривенный, но сказал:

- Нет, я писать не буду. Он все равно обидится.

- Где же ваши честность и принципиальность? - закричал Розенберг. Может быть, переведем все экзамены на подсказку? Может, перестанем в расчете на подсказку готовиться к урокам? Может, начнем гладить по головке тех, кто ни черта не знает и не хочет знать? Может быть, из ложного чувства товарищества начнем покрывать всех неуспевающих?

- Ладно. Я напишу, - сказал я. - Черт с вами. Но я подпишусь "Всевидец".

- Это можно, - сказал Розенберг.

Я написал статью. Она называлась "Слова Муси, музыка Шуры".

На следующий день газету вывесили на стенке, и Шура прочел статью.