Зальция Ландман - Еврейское остроумие

Нейгрошль держал в Вене дешевый кошерный ресторан, который пользовался большой популярностью. Компот из сухофруктов в Вене называют "ростер" — в отличие от просто компота, который варят из свежих фруктов. В меню среди десертов было указано: "компот"; гостю же подали ростер из чернослива.

— Официант! — возмущается гость. — это же ростер, а не компот!

— Нет, господин, это — компот.

Услышав спор, Нейгрошль подходит к столу и спрашивает, в чем дело. Гость повторяет свою претензию. Хозяин берет его за шиворот и выбрасывает его из ресторана. Вернувшись в зал, он гневно озирается и произносит громко:

— Есть еще кое-кто в Вене, кто считает, что это не компот, а ростер. Но, — и голос его становится угрожающим, — я знаю их всех!

Для ресторана Франкфуртской биржи искали нового арендатора. К президенту биржи Хохбергу явился претендент, ресторатор-еврей по имени Катценштейн; он и получил место. А через некоторое время в прессе разразился скандал: выяснилось, что Катценштейн намерен сделать свой ресторан кошерным!

Раздосадованный Хохберг вызывает Катценштейна и спрашивает его:

— Господин Катценштейн, в газетах пишут, что ваш ресторан вы сделали кошерным. Это правда?

— Разумеется, правда, господин президент. Я как правоверный еврей не стану держать трефное заведение.

— Но среди наших клиентов есть христиане! Что вы будете делать, если кто-нибудь из них закажет ветчину?

— Не вижу никаких проблем. Если кто-нибудь закажет ветчину, я отрежу ему кусок копченой кошерной телячьей грудинки. И все в один голос будут твердить, что такой вкусной ветчины они еще в жизни не ели.

В старые патриархальные времена некий франкфуртский коммерсант ежедневно предоставлял своим служащим возможность позавтракать за его счет. Однажды (дело было в пятницу) на завтрак была говяжья колбаса; недавно принятый на службу швейцар отказался ее есть, сказав, что он католик и по пятницам не может есть мясо.

Когда ученик, который разносил завтрак, рассказал о случившемся патрону, тот пришел в ярость:

— Как, этот субъект отказывается от моего завтрака? Да я его сейчас же вышвырну, чтоб и духу его здесь не было!

— А что он сделал плохого? — скромно заметил ученик. — У нас, евреев, тоже есть запреты — не едим же мы свинину…

— Ах ты, молокосос! — вспылил патрон. — Ты что, хочешь сказать, что наши священные обычаи подобны какой-то идиотской чуши?

Родители маленького Сами перебрались в Нью-Йорк из Польши, они любят еврейскую кухню. Сами родился уже в Нью-Йорке и признает только американскую еду. То, что он не хочет хотя бы попробовать восхитительные домашние креплах, разбивает мамаше сердце. Она ведет Сами к психоаналитику, и тот говорит ей:

— Вы должны один раз приготовить креплах у мальчика на глазах — тогда он почувствует вкус к нему!

Мать берет Сами с собой на кухню. Она очень тонко раскатывает тесто, потом начинает готовить начинку: поджаривает в гусином жире мелко нарезанный лук. Сами втягивает носом аромат и облизывается. Мать кладет на сковороду с луком мелко нарубленный фарш, добавляет приправы. Фарш шкворчит, Сами глотает слюну. Мать вырезает из теста небольшие кружочки и на каждый кладет ложечку начинки. У Сами глаза чуть не вылезают на лоб. Мать соединяет края кружков, защипывает их и с триумфальным видом бросает в кипящую воду. Сами, совершенно зачарованный, смотрит в кастрюлю и вдруг вскрикивает:

— Тьфу ты! Да это же креплах!

За столиком играют в карты. Один из игроков не знает, с какой карты ему пойти. В нерешительности он оборачивается к болельщику-еврею, который стоит у него за спиной. Тот тычет себя пальцем в грудь. Игрок ходит с червей — и проигрывает.

— Что за дурацкие советы вы мне даете! — сердито говорит он болельщику.

— А что, — отвечает тот, — разве меня зовут Герц (сердце — червы)? Меня зовут Каро (ромб — бубны) !

В купе офицер и два еврея играют в скат. Одному из евреев очень нужно, чтобы второй пошел с пик (пики — по немецки grün, зелень). Чтобы незаметно подать ему знак, он спрашивает, как бы между прочим:

— Кстати, когда у нас Суккос? (В этот осенний праздник евреи совершают трапезу в шалашах с крышей из зеленых веток.)

Однако офицер знает кое-что о евреях — во всяком случае, больше, чем полагают его партнеры.

— В этом году, — говорит он, — Суккос начинается восьмого октября, а если вы сейчас пойдете с пик, то получите в ухо!

Теплицер, белый как мел, выходит, шатаясь, из кафе.

— Что с вами? — спрашивает его знакомый.

— Вы только представьте, — вздыхает Теплицер, — сидит рядом со мной Йошке Кац, сидит — и вдруг падает замертво: его хватил удар. А ведь легко могло бы попасть в меня!

Ицик Диамант, играя в карты, вдруг падает и умирает. Все в растерянности. Кто сообщит трагическую весть жене Ицика? Наконец доброволец нашелся: он готов пойти к Ицику домой и тактично рассказать, что случилось. Он стучит в дверь, ему открывает жена.

— Добрый день, мадам Диамант. Я иду из кафе, где так часто бывает ваш супруг.

— Ох уж мне этот бездельник! Конечно, он сидит там и играет в карты?

— Так точно, сидит и играет.

— И опять, конечно, в проигрыше?

— Да, скорее всего, так.

— И наверняка проиграл последние штаны.

— Боюсь, он проиграл очень много.

— Чтоб его, мерзавца, удар хватил!

— Мадам, Бог услышал ваши слова: уже!

Варианты.

1

— Здесь живет вдова Диамант?

— Ну, я Диамант, но я не вдова!

— Хотите пари?

2

— Он опять проигрался? Чтоб его кондрашка хватила! Пусть домой не является!

— Как прикажете. Тогда мы несем тело прямо на кладбище.

За карточным столом. Кон объявляет большой шлем — и в следующий момент падает на пол: его хватил удар. Все молчат, онемев от ужаса.

Тут встает Леви, подбирает карты Кона, рассыпавшиеся по полу, и говорит:

— Все-таки интересно, с какими это картами усопший объявил большой шлем?

— У моего зятя есть большой недостаток: он не умеет играть в карты.

— Разве это недостаток?

— Еще какой! Дело в том, что он все-таки играет.

Жена, вне себя:

— Ты проиграл костюм и часы!

Муж, примирительным тоном:

— Ты даже не знаешь, какую выгодную сделку я совершил. Много ли они стоят вместе? Самое большее — восемьдесят рублей. А знаешь, какой карточный долг у меня был? Целых двести!

Блюменберг промотал в игорном доме все свое состояние. Лежа на смертном одре, окруженный сыновьями, он произносит:

— Поклянитесь, что никогда не возьмете в руки карты! И особенно будете избегать баккара.

— Обещаем, отец!

Блюменберг, после долгого молчания:

— Но уж если сядете играть, постарайтесь сорвать банк!

Леви сидит в кафе и играет с приятелем в карты. Дело идет к проигрышу; Леви сердито вскакивает и кричит: