Николай Лейкин - Запутались

Они ѣхали по Обводному каналу и выбирались на Петергофскую дорогу. По дорогѣ попадались трактиры, Отецъ глядѣлъ въ окошко и читалъ вслухъ трактирныя вывѣски. То-и-дѣло слышалось: "трактиръ городъ Амстердамъ", "Венеція", "Свиданіе Друзей", "Ренсковой погребъ иностранныхъ винъ". Прочитавъ съ десятокъ вывѣсокъ, отецъ кивнулъ на какой-то трактиръ съ пунцовыми занавѣсками въ окнахъ и сказалъ:

— Въ этомъ трактирѣ органъ чудесный. Селиверстъ Потапычъ сказывалъ.

— Нынче, тятенька, вездѣ органы прекрасные, потому въ этомъ вся выгода, отвѣчалъ сынъ.

Отецъ умолкъ, но подъѣзжая къ слѣдующему трактиру, опять заговорилъ:

— А вѣдь брюхо-то у меня все еще щемитъ. Ей-Богу! Даве выпилъ водки, такъ думалъ, что уймется, анъ нѣтъ, не унялось. Думаю, не хватить-ли еще рюмочку съ бальзамцемъ?

— Ну, полноте, тятенька! Что такъ зря пить! — увѣщевалъ сынъ. — На мѣстѣ выпьете. Вѣдь ужъ тамъ, навѣрняка угощать будутъ.

Отца покоробило.

— Эхъ, дурья голова! Да нешто я подумалъ-бы объ водкѣ, кабы не холерное время. Холера теперь — вотъ въ чемъ дѣло. Ну что за радость, какъ ноги протянешь?

— Не протянете, Богъ милостивъ.

— Нѣтъ, ужъ ты тамъ какъ хочешь, а я выпью, потому-что что-то даже въ бокъ стрѣлять начало.

Провъ Семенычъ высунулся въ окошко и закричалъ извозчику: "стой! стой"!

Сынъ началъ его уговаривать.

— Тятенька, бросьте! Ну что за радость хмѣльнымъ пріѣхать?

— Съ одной-то рюмки? Да что ты бѣлены объѣлся, что-ли? Наконецъ, какой ты имѣешь резонъ меня останавливать? Нешто ты не чувствуешь, что я тебѣ отецъ? Хочу выпить и выпью.

— Воля ваша, какъ хотите, а только маменька, знаючи вашъ нравъ, просила васъ не допущать.

— Дура мать-то твоя да и ты-то дуракъ! Благодари Бога, что я въ духѣ, а то-бы не миновать тебѣ трепки. Подожди меня въ каретѣ, а я сейчасъ выду.

Карета остановилась. Отецъ вышелъ изъ кареты и отправился въ трактиръ, а сынъ остался въ ней дожидаться его.

Прошло минутъ съ десять, а отецъ все еще не показывался.

"Ну, застрялъ тятенька! Пойдти полюбопытствовать на него, да посмотрѣть нельзя-ли какъ нибудь его выманить", подумалъ сынъ и хотѣлъ уже отправиться въ трактиръ, какъ вдругъ къ окну кареты подбѣжалъ трактирный служитель съ салфеткой на плечѣ.

— Васъ въ заведеніе требуютъ. Пожалуйте-съ… — проговорилъ онъ, ради вящей учтивости, проглатывая слова, и отворилъ дверцы кареты.

Сынъ отправился въ трактиръ и вощолъ въ буфетную комнату. Около буфета стоялъ Провъ Семенычъ. По лицу его было видно, что онъ уже успѣлъ хватить не одну съ бальзамчикомъ, а нѣсколько. Онъ размахивалъ руками и велъ прежаркій разговоръ съ буфетчикомъ. Завидя входящаго сына, онъ крикнулъ:

— Что, чай, заждался меня въ каретѣ-то? Посиди здѣсь, отдохни, а я сейчасъ. Что на солнцѣ-то жариться? Здѣсь прохладнѣе. Я вотъ земляка нашолъ; тридцать верстъ всего отъ моей родины, такъ толкуемъ.

Онъ кивнулъ на буфетчика и тотчасъ рекомендовалъ ему сына:

— Сынъ мой. Вишь какого оболтуса выростилъ!

— Доброе дѣло-съ. На радость вамъ возрастаетъ, — отвѣтилъ буфетчикъ.

— Богъ знаетъ, на радость-ли еще! Пока особенной радости не видимъ, — вздохнулъ Провъ Семенычъ и прибавилъ: — налей-ко еще рюмочку съ бальзамчикомъ… Петя, выпей бутылочку лимонадцу? Такъ-то скучно сидѣть, а я еще минутъ съ пять здѣсь пробуду, — обратился онъ къ сыну.

— Нѣтъ ужь, тятенька, покорнѣйше благодаримъ! — отвѣчалъ сынъ. Богъ съ нимъ! Ни радости, ни корысти въ этомъ самомъ лимонадѣ.

— Ну хереску рюмочку? Оно тоже прохлаждаетъ.

Сынъ почесалъ въ затылкѣ.

— Хереску пожалуй… Только ужь что-жъ рюмку-то? Велите стаканчикъ…

— А не захмѣлѣешь?

— Эво! Съ одного-то стакана!

— Прикажете стаканчикъ? — спросилъ буфетчикъ.

— Нацѣживай, нацѣживай! Нечего съ нимъ дѣлать! — сказалъ Провъ Семенычъ, и видя, какъ сынъ залпомъ выпилъ стаканъ, воскликнулъ:- эка собака! какъ пьетъ-то! Весь въ отца! И гдѣ это ты, шельмецъ, научился?

— Этому ремеслу, тятенька, очень не трудно научиться. Оно само собой приходитъ.

Прошло съ полчаса времени, а Провъ Семенычъ еще и не думалъ уходить изъ трактира. Разговоръ съ землякомъ-буфетчикомъ такъ и лился и то-и-дѣло требовалось "рюмка съ бальзамчикомъ". Сынъ раза два напоминалъ отцу, что "пора ѣхать", но тотъ только махалъ руками и говорилъ: "успѣемъ". Языкъ его началъ уже замѣтно коснѣть и съ каждой рюмкой заплетался все болѣе и болѣе. Сынъ потерялъ уже всякую надежду видѣть сегодня невѣсту, вышелъ въ другую комнату, потребовалъ "съ горя" столовый стаканъ хересу и залпомъ опорожнилъ его, но уже не на тятинькинъ счетъ, а на свой собственный.

Прошло еще четверть часа, а Провъ Семенычъ все еще стоялъ у буфета.

— А что, есть у васъ органъ — спрашивалъ онъ у буфетчика. Чайку любопытно-бы теперь выпить.

— Не токмо что органъ, а даже и арфянки имѣются. И поютъ и играютъ. Потрудитесь только въ садъ спуститься, — отвѣчалъ буфетчикъ.

— И арфянки есть? Знатно! Веди, если такъ, въ садъ.

Служитель повелъ Прова Семеныча въ садъ. Сынъ слѣдовалъ сзади. Отъ выпитаго вина въ головѣ его также шумѣло, но онъ шолъ твердо и, когда спускались съ лѣстницы, предостерегалъ отца, говоря: "тише, тятенька! тутъ ступенька… осторожнѣе… не извольте споткнуться".

Въ саду было довольно много посѣтителей. У забора стояла маленькая эстрада. На эстрадѣ сидѣли четыре арфянки въ красныхъ юбкахъ и черныхъ корсажахъ и пѣли подъ аккомпанементъ арфы. Провъ Семенычъ помѣстился за столикомъ, какъ разъ противъ эстрады.

— Садись, Петька, здѣсь первое мѣсто, — сказалъ онъ сыну и началъ звать служителя, стуча по столу кулакомъ.

— Тятенька, не безобразьте! На то вонъ колоколъ повѣшенъ, чтобъ прислугу звать, — увѣщевалъ сынъ.

— Колоколъ! Чудесно! Трезвонь съ раскатомъ! Жарь! Оборвешь, такъ за веревку плачу!

Сынъ началъ звонить. Явился служитель.

— На двоихъ чаю и рюмку сливокъ отъ бѣшенной коровы! — скомандовалъ Провъ Семенычъ.

— Тятенька! Ужь коли гулять, такъ гулять. Требуйте графинчикъ. А то что-жь я за обсѣвокъ въ полѣ? — сказалъ сынъ.

— А ты нешто пьешь коньякъ?

— Потребляемъ по малости…

— Эка собака! Экой песъ! Ну ужь коли такъ, вали графинчикъ! сказалъ онъ служителю и шутя сбилъ съ сына шляпу.

— Не безобразьте-съ, — проговорилъ тотъ, подымая шляпу и обтирая ее рукавомъ… Циммерманъ совсѣмъ новый…

— Дуракъ! Нешто не видишь съ кѣмъ гуляешь? Захочу, такъ пятокъ тебѣ новыхъ куплю. Главное дѣло только матери про гулянку ни гу-гу. Понимаешь? Ни полъ-слова!

Провъ Семенычъ погрозилъ пальцемъ.

— Что вы, тятенька, помилуйте! Вѣдь я не махонькій… Мы ужь эти порядки-то знаемъ.

— То-то… Поди къ арфянкамъ, снеси имъ цѣлковый рубль и закажи чтобъ спѣли что ни-на-есть веселую! Къ невѣстѣ сегодня не поѣдемъ! Ну ее! А матери ни слова!