Николай Лейкин - Запутались

Арфянки запѣли веселую. На столѣ появились чай и графинъ коньяку. Отецъ и сынъ набросились на коньякъ, въ мигъ уничтожили весь графинъ и потребовали второй. Отецъ началъ подпѣвать арфянкамъ. Сынъ сначала останавливалъ отца, но потомъ и самъ принялся за то-же и даже билъ въ тактъ ложкой по стакану. Окончивъ пѣніе, арфянки начали просить у публики деньги на ноты и подошли къ ихъ столу. Провъ Семенычъ далъ цѣлковый, скосилъ на арфянку глаза и обнялъ ее за талію.

— Краличка, садись съ нами. Чайкомъ съ подливочкой угостимъ, — шепнулъ онъ ей.

Она лукаво улыбнулась, вильнула хвостомъ и убѣжала отъ стола.

— Эхъ, братъ, Петрушка, плохи мы съ тобой! Не хотятъ съ нами и компаніи раздѣлить! — сказалъ отецъ.'

— Это? Мы плохи? воскликнулъ сынъ. Нѣтъ, тятенька, не плохи мы, а вы не тотъ сюжетъ подъ нихъ подводите! Нешто такъ барышень можно приглашать? Ни въ жизнь! Хотите сейчасъ всѣхъ четырехъ приведу?

— Ой?! Будто и четырехъ?

— Съ тѣмъ возьмите, годъ носите и починка даромъ! Охулки на руку не положимъ. Только другой манеръ луженъ. Ставите пару бутылокъ хересу!

— Вали!

Сынъ отправился къ арфянкамъ и черезъ нѣсколько времени воротился.

— Готово-съ… Пожалуйте вонъ въ эту бесѣдку и заказывайте бутылки, а онѣ сейчасъ придутъ! — воскликнулъ онъ и ухарски надѣлъ шляпу на бекрень.

— Ахъ ты собака! Ахъ ты анаѳема! — твердилъ отецъ и, шатаясь, направился въ бесѣдку. Я думалъ онъ еще несмышленокъ, а онъ на поди!

— Не таковъ Питеръ, тятенька чтобъ въ немъ несмышленки водились! — отвѣчалъ сынъ и послѣдовалъ за отцомъ.

Черезъ четверть часа отецъ и сынъ сидѣли въ бесѣдкѣ. Около ихъ помѣщались арфянки. Столъ былъ весь установленъ яствіями и питіемъ.

— Это сынъ мой, сынъ мой единоутробный!.. пьянымъ голосомъ разсказывалъ отецъ арфянкамъ про Петрушку. Вотъ, кралички: сынъ мой, а я имъ не гнушаюсь и компанію вожу. Гдѣ такіе отцы бываютъ? А?.. Нѣтъ, спрашивается, бываютъ такіе отцы? Днемъ съ фонаремъ поискать, вотъ что… И всю ночь съ нимъ прокутимъ. Ей Богу! Видишь бумажникъ съ деньгами?.. Все пропьемъ… Только на карету оставимъ. Бери, Петрушка, пять рублевъ на карету, а остальное пропьемъ!

Онъ вынулъ изъ бумажника пять рублей и далъ сыну.

— Петрушка! Чувствуешь ты мое милосердіе къ тебѣ? А? Говори: чувствуешь?

— Эхъ, тятенька! Да могу-ли я не чувствовать? Вѣдь y меня натура-то ваша. Меня теперь такъ и подмываетъ бесѣдку разнесть, либо столъ опрокинуть.

— Столъ опрокинуть? Бей! за все плачу! — крикнулъ Провъ Семенычъ и первый подалъ примѣръ.

Въ мигъ былъ опрокинутъ столъ, переломаны стулья, сорваны занавѣски. Отецъ и сынъ стояли на развалинахъ и добивали остатки посуды и бутылокъ. Арфянки въ ужасѣ разбѣжались. Прибѣжавшая прислуга и посѣтители начали унимать бунтующихъ.

— Счетъ! За все платимъ! — во все горло неистовствовали отецъ и сынъ и торжественно вышли изъ бесѣдки…

За побитое и за поломанное было уплачено. Они вышли: изъ трактира и начали садиться въ карету.

— Петрушка! Ѣдемъ, шельминъ сынъ, на Крестовскій! — кричалъ отецъ.

— Съ вами, тятенька, хоть на край свѣта!

— Коли такъ — жги!

Они сѣли въ карету. Отецъ наклонился къ сыну и прошепталъ:

— Главное дѣло, матери ни слова! Ни гу-гу!.. Понялъ?

— Тятенька, за кого вы меня принимаете? — чуть не со слезами на глазахъ спросилъ сынъ. Гробъ! Могила!

Онъ ударилъ себя въ грудь и, отъ полноты чувствъ, бросился отцу на шею.

Долго еще отецъ и сынъ путались по трактирамъ, напоили извощика, угощали разный встрѣчный людъ, разбили нѣсколько стеколъ, и только одинъ Богъ вѣдаетъ, какъ не попали въ часть.

На другой день, по утру, часу въ седьмомъ, Аграфена Астафьевна, вся въ слезахъ, стояла надъ спящимъ на постели сыномъ и толкала его въ бока.

Онъ отмахивался отъ нея кулаками, но не просыпался.

— Петрунька! Очнись-же!.. Господи, чтоже это такое! Куда ты дѣлъ отца?

Она схватила, его за голову и подняла надъ постелью. Сынъ вскочилъ на ноги, постоялъ нѣсколько времени, какъ полоумный, и снова рухнулся на постель.

— Утрись мокренькимъ полотенчикомъ, да отвѣть голубчикъ!

Она обмочила полотенцо и начала ему тереть лицо. Сынъ сѣлъ на кровати и мало-по-малу началъ приходить въ себя.

— Куда ты отца-то дѣлъ, безобразникъ? Гдѣ отецъ-то? — приставала она къ нему.

— Какой отецъ?

— Твой отецъ, пьяная рожа, твой! Гдѣ онъ?

— Какъ гдѣ? Дома.

— Гдѣ-же дома, коли я всю ночь прождала, и онъ не являлся. Говори, мерзавецъ! Въ полицію онъ попалъ, что-ли? Коли въ полицію, такъ вѣдь выручать надо! Ахъ пьяницы! Ахъ бездѣльники!

— Какъ? Развѣ тятеньки нѣтъ дома? — спросилъ сынъ.

— Господи! И онъ еще спрашиваетъ! Гдѣ наугощались? Говори! Гдѣ? Неушто у невѣсты!

— У невѣсты не были.

— Такъ гдѣ-же были-то?

— Запутались, — отвѣчалъ сынъ, покачиваясь ходилъ по комнатѣ и что-то соображалъ.

— Странное дѣло, — проговорилъ онъ. Кажись, на обратномъ пути, вмѣстѣ съ нимъ ѣхали. Куда это онъ тотъ дѣваться? И ума не приложу.

— Боже милостивый, до чего человѣкъ допиться можетъ! Отца родного — и вдругъ неизвѣстно гдѣ потерять! — всплеснула руками Аграфена Астафьевна, заплакала и упала въ кресло.

— Маменька, успокойтесь! Тятенька не булавка — найдутся. Дайте только сообразить, — уговаривалъ ее сынъ.

— Не успокоюсь я, покуда не узнаю гдѣ онъ! — продолжала она. Гдѣ онъ? гдѣ?

— Надо полагать, они въ каретѣ остались.

— Какъ въ каретѣ?

— Очень просто: на обратномъ пути ѣхали мы оба пьяные и они это, значитъ, спали. Я вышелъ изъ кареты, а про нихъ-то и забылъ. Ихъ извощикъ должно быть и отвезъ на каретный дворъ, потому тятенька и извозчика споили. Успокойтесь, они теперича, всенепремѣнно въ каретѣ на каретномъ дворѣ. Я ихъ сейчасъ приведу.

Сынъ схватилъ шляпу и побѣжалъ на извозчичій дворъ, съ котораго была нанята карета.

Петрушка не ошибся: отецъ былъ, дѣйствительно, на дворѣ. Онъ уже проснулся, вылѣзъ изъ кареты и переругивался съ извозчиками. Тѣ стояли вокругъ него и хохотали во все горло. Слышались слова: "ай да купецъ! Нечего сказать, хорошъ себѣ ночлегъ выбралъ!" Сынъ робко подошолъ къ нему.

— Я за вами, тятенька. Домой пожалуйте… — сказалъ онъ.

Увидѣвъ сына, отецъ сжалъ кулаки и прошепталъ:

— Что ты со мной сдѣлалъ, шутъ ты эдакой? Зачѣмъ не разбудилъ?

— Виноватъ, тятенька! Вѣдь я съ вами-же запутался. Хмѣленъ былъ.

— Мать знаетъ?

— Онѣ-то меня и послали васъ искать.

— Смотри, Петрушка, объ арфянкахъ ни слова!

— Тятенька, да нешто я не чувствую?

Отецъ и сынъ стали уходить, съ извозчичьяго двора.

— Купецъ, а купецъ! За ночлегъ съ вашей милости слѣдуетъ! — кричали имъ въ слѣдъ извозчики.

Провъ Семенычъ не отругивался и шолъ понуря голову.

— Ахъ вы безобразники пьяные! — встрѣтила ихъ Аграфена Астафьевна. Посмотрите-ка вы на свои рожи-то!.. Вѣдь словно овесъ молотили на нихъ. Мать Пресвятая! И съ кѣмъ-же пьянствовалъ? Съ кѣмъ запутался? Съ сыномъ роднымъ. Гдѣ это видано? Гдѣ это слыхано? Вотъ тѣ и смотрины! Вотъ тѣ и богатѣйшая невѣста! хороша батюшка съ сынкомъ! Ну, не говорила-ли я, что смотрины безъ матери не могутъ быть? Чувствовало мое сердце, чувствовало!