Харри Лехисте - Плата за принцип

Члены делегации удивленно переглянулись. Действительно, доверительных грамот и мандатов ни у кого из нас не было. Мы даже не догадались запротоколировать постановление митинга.

— Мы представители широких масс общественности, — нашелся все-таки член профкома. — И эти трубы — общественное достояние.

Начальнику строительства не оставалось ничего другого, как согласиться. И уже после обеда приехали машины и увезли трубы. Все мы торжествовали победу, особенно член профкома. Народное имущество было спасено.

А сегодня утром я случайно увидел, как рабочие на другом участке разбивали эти же самые трубы. Кувалдами! Рраз — и труба, рраз — и труба. И так далее.

Оказалось, что трубы эти были давным-давно списаны, поэтому девать их было совершенно некуда. Так, образно говоря, эти народные трубы вылетели в трубу.

Я теперь боюсь говорить об этом нашим людям.

Боцман и член профкома сказали уже тогда, что такого начальника... мало посадить. Но теперь ему угрожает еще более суровая расправа — они просто убыот его. Из-за такого пустяка, как трубы, лишиться двух хороших, честных людей жалко... Нет, уж лучше я помолчу!

Я сидел и смотрел телевизионную передачу, когда Анне пришла. Она повозилась в прихожей. Потом зашла в комнату. Я ожидал, что она начнет меня ругать, потому что я еще не принес воды и дров, но сегодня Анне была очень мила.

— Добрый вечер, Андрес — сказала она, смиренно опустив глаза.

— Добрый вечер, Анне! — вежливо ответил я и продолжал смотреть передачу.

— Я телевизор больше не смотрю, —сказала Анне.

— Да? Ну не смотри, если не хочешь. Бережешь глаза, что ли?

Она что-то пробормотала в ответ и ушла в другую комнату. Оттуда послышался непонятный шум. Я пошел посмотреть, что она там делает.

— Ого, черт побери! Ты что, переезжать собираешься? Зачем книги в ящик укладываешь?

— Никуда я не собираюсь переезжать. А книги пойдут в подвал.

Я, конечно, хотел возразить, но, зная характер Анне, предпочел промолчать.

Вечером она никак не могла уснуть. Беспокойно вертелась с боку на бок. И наконец заговорила:

— Дорогой мой, как только я подумаю, какой страшной жизнью ты живешь, прямо слезы навертываются на глаза.

Я притворился спящим и не ответил, боясь, что она начнет теперь выкладывать мои грехи. Ведь за тридцать пять лет совместной жизни их накопилось немало.

В последующие дни в нашей семье произошли еще более странные вещи. Мою Анне начали навещать какие-то старушки. Они подолгу сидели на кухне, перешептываясь между собой. Иногда Анне затягивала песню, которую я никогда раньше от нее но слышал. В кино и в театр она со мною больше не ходила, перестала читать газеты и целыми днями где-то пропадала. Хорошо, что я был уже на пенсии и мог сам себе готовить.

Я никак не мог понять, в чем дело, покуда Анне сама не заговорила.

— Знаешь, Андрес, я такая счастливая! Такая счастливая! Меня принимают в члены прихода.

После такого известия я чуть не захворал. В конце жизненного пути еще такое несчастье — это не шутка! Сначала попробовал поговорить с Анне по-хорошему, подшучивал над нею и даже однажды выругал. Но она оставалась при своем. Тогда я решил посещать атеистические лекции, но Анне со мною не пошла, и других верующих я там тоже не видел. Там сидели одни неверующие. Ничто не могло подействовать на мою подругу. На все мои разговоры она смиренно говорила о другом мире, где меня, как грешника, якобы ожидают страшные мучения.

В тот день, когда Анне унесла телевизор в подвал, мне было уже нечем заниматься в свободное время. И я первый раз в жизни взялся за библию. Каждый божий день с утра до вечера я сидел теперь над этой священной книгой. На улице стояла жаркая погода. Огурцы и помидоры в огороде сохли. Но мне было на них наплевать. Я читал библию. Земная жизнь меня уже не интересовала: все равно она пошла кувырком. Ну и пусть идет, зато в другом мире будет блаженство!

Когда Анне увидела, что я сижу над библией, она радовалась до слез. И все старушки, посещавшие наш дом, смотрели на меня, как на новоявленного апостола.

— Господь бог его помиловал, — сказала Анне.

— Он еще будет у нас святым, — подпевали старушки.

В ушах у меня звенело от этих похвал, и я ушел из дому. А когда я поздно вечером вернулся, Анне встретила меня руганью:

— Где ты, сатана, был? В огороде все высохло. Нет чтобы полить грядки! Труба разваливается... Видишь, комната полна дыма, а ты...

— Я был на богослужении, — смиренно ответил я, выбив сразу все карты из рук Анне, и опять взялся за библию.

Отныне я стал пропадать каждый день. Положу утром бутерброды в свой старый чемодан, с которым я когда-то ходил на работу, и айда! В день, когда принесли пенсию, я попросил у Анне десять рублей для приношений. Если она жертвует, почему же я не могу? Одному и тому же богу ведь служим! И что же? Она дала мне нужную сумму.

Конечно, все это довольно-таки губительно подействовало на наше хозяйство. В огороде у нас все по-прежнему сохло, труба опрокинулась, так что даже и готовить ничего нельзя было. Всю свою пенсию я приносил на божий алтарь.

— На том свете бог нам все вернет, — сказал я Анне, которая начинала проявлять явные признаки недовольства. — Наш приход служит господу богу каждый день, наша вера запрещает нам что-нибудь делать. На небе троекратно будут оплачены все земные страдания.

Анне промолчала и привела печника. Затем взялась за огород. Сама колола дрова, готовила завтрак, обед, ужин. И денег больше не давала для приношений. Словом, жизнь пошла по старой колее. Я заметил, что Анне перестала петь церковные песни. Зато я еще больше углубился в веру. Уже рано утром я ушел из дому с библией и церковным песенником в руках и вернулся только к обеду. А после обеда опять...

Одняжды утром Анне следила из-за занавески, куда я иду. Она даже попыталась незаметно идти вслед за мною. Но я сделал такие заячьи петли, что она меня сразу же потеряла. Я, конечно, пошел не на какое-нибудь богослужение, а к своему другу Тоомасу. У него в садике такой скромный сарайчик — там мы и сидим каждый день, тянем пиво и играем в карты.

Продолжалось это так до сегодняшнего полудня. Сидели мы, как прежде, с Тоомасом в сарайчике. У меня в руках были как раз хорошие карты.

— Бубны козыри!

И в этот момент я услышал грозный женский голос:

— Андрес! Вот где ты, сатана, пропадаешь? А ну, мигом домой!

Да, это была Анне, злая и разгневанная, как богиня мести.