Алексей Шубин - Жили по соседству

И он со вздохом поглядел на огромные, довольно-таки поношенные "скороходы" на резиновом ходу.

- Опять объясняться идешь?

- Обязательно! Сегодня уж непременно. Достань, Сенька, где-нибудь рублей двадцать!.. На представительство: на всякое там мороженое, пирожное, ситро...

- Где же я возьму?

- Достань! Я и так тебе сто двадцать должен... Довод был силен, но Голованов покачал головой.

- Сам в долгу, как в шелку... У Сережки не просил?

- Просил. Пусто. Ведь перед зарплатой.

- Понятно! А у Славки?

- И у него ни бум-бум. У Куликовского просил: показал трешку, говорит последняя.

- Врет. Напрасно у него просил!

- Понятно, напрасно.

- Знаешь, у кого всегда деньги есть? У Анны Степановны Карасевой.

- Неловко просить, я ей уже полсотни должен. Слушай, а у твоей квартирной хозяйки?

- Я сам у нее вчера последние взял.

- Все равно достань где-нибудь!

- Беда с тобой, Ванька! Придется мне к Анне Степановне идти.

- Только не говори, что для меня берешь! Голованов исчез. Вернулся неожиданно быстро с двадцатипятирублевкой в кулаке.

- На, жених!

- Уф! - с облегчением вздохнул Татарчук. - У кого взял?

- Какое тебе дело?

- Все-таки?

- Только вышел на улицу - идет знакомая девушка из нашего цеха. Я у нее и попросил.

- Какая девушка?

- Говорю, знакомая...

- Кто?

- Ну, Люба... Татарчук ужаснулся.

- Стой! Какая Люба?

- Ты что, Любу не знаешь?

- Она?! И ты... ты у нее занял?!

- Почему бы нет? Она охотно одолжила. Двадцати у нее не было, дала двадцать пять.

- И это ее деньги! - простонал Татарчук. - Как же я буду угощать ее за ее же деньги?

- Чудак ты, Ванька! Она дала деньги мне, значит, они мои. Я отдаю тебе, и они становятся твоими.

- А вдруг, когда я за мороженое платить стану, она свои деньги узнает?

- Чепуха! Бумажки все одинаковы.

- Не скажи! У девчат деньги всегда аккуратно сложены и оттого, что лежат в сумочках, духами Пахнут. И у каждой обязательно по-разному.

Татарчук обнюхал бумажку.

- Так и есть - "Вечерняя Москва!" Она всегда этими духами душится. Уж лучше я этот четвертной разменяю.

- Разменяй. Мало ли по дороге киосков? Бедственное положение Татарчука, причинявшее столько хлопот его многочисленным друзьям, проистекало не от малого его заработка и не от наклонности к мотовству, а от рокового стечения обстоятельств. Он истратил уйму денег на постройку моторной лодки с мощным стационарным двигателем. Затеянное в широких масштабах судостроительство выбило его из бюджета, а тут нежданно-негаданно приспела любовь к новому электрику цеха, черноокой и чернобровой Любочке Пономаревой. Не обращавший до той поры никакого внимания на свою наружность Татарчук почувствовал потребность приобрести жениховскую внешность, которая тоже чего-нибудь да стоит.

- Только ты, Ванька, действуй решительно! - наказывал ему Голованов. Даже смешно: пятый раз собираешься объясниться. Никогда не думал, что ты такой трус!

- Не трушу, а обязательно всегда кто-нибудь мешает. Последний раз я совсем было решился, даже о цветах разговор завел, а тут директор дворца Шустров схватил меня за рукав и потащил. "Там, - говорит, - пьяный ворвался, нужно помочь его вывести". Только он еще хуже сказал: "Тебе, - говорит, - Татарчук, достаточно показаться, каждый испугается". Это при ней-то! Неужели я в самом деле такой страхолюда?

- Не страхолюда, а здоров очень. Рост сто девяносто сантиметров, да в плечах восемьдесят.

- В том-то и толк! Верзила да еще конопатый... И фамилия какая-то несуразная - Татарчук. Может быть, ей, Любе, противно Татарчуком быть?

Глядя в настольное зеркало, Татарчук впадал все в больший пессимизм.

- И ко всему этому еще злостный банкрот!

- Кто?!

- Злостный банкрот. Я в одном романе читал, что раньше таких, как я, в яму сажали.

Схватившись за живот, Голованов расхохотался:

- Тебя в яму?! Разве что экскаватором такую ямищу выкопаешь.

- Вот видишь: даже ты смеешься!

- Смеюсь, потому что чепуху мелешь. Идем!

3

В 19.00, с точностью службы времени, над трибуной лекционного зала поднялась очкастая, начиненная этическими проблемами голова товарища Парусного.

В чем, в чем, а в обстоятельности отказать ему было невозможно! В самом начале товарищ Парусный сообщил, что дружба известна со времен доисторических. Этот тезис он подтвердил цитатами из "Илиады". Воспетую в ней дружбу Ахиллеса и Патрокла лектор уверенно относил к разряду фронтовой дружбы, поскольку она окрепла и закалилась в боях на Троянском направлении. Остановившись потом на дружбе Ореста и Пилада, хотя эта дружба имела менее героический характер, он с похвалой отозвался и о ней. Далее последовали примеры дружбы более поздних времен и эпох. Особенного расцвета дружба, по мнению товарища Парусного, достигла в социалистическом обществе.

Никто из присутствующих в этом не сомневался, но лектор обвел аудиторию строгим взглядом.

- Но, к сожалению, - сказал он, - некоторые товарищи понимают дружбу превратно, превращая ее в потакательство отвратительным пережиткам в сознании друзей. Такая дружба приносит вред и государству, и обществу, и, в конечном итоге, самим друзьям.

Против этого тоже никто не спорил. Товарищ Парусный посмотрел на часы.

- Сейчас начнет про А и Б рассказывать, - зевая, сказал Голованов. - А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало - что осталось?

- Какой должна быть настоящая дружба между молодыми людьми? - спросил товарищ Парусный и сам себе ответил: - Это лучше всего постигается на конкретном примере. И я такой пример знаю. В одном из рабочих общежитии нашего города живут два молодых человека. Одного из них мы назовем А, другого - Б. Обоим им вместе 44 года...

Товарищ Парусный полагал, что лекцию нужно оживлять известной долей юмора. Подождав смеха или хотя бы улыбок слушателей и не дождавшись их, он остановился на характеристике А и Б. А он выдал характеристику в высшей степени положительную, Б - сомнительную. Б, по его словам, был в общем неплохим парнем, но, не обладая надлежащей сознательностью и волей, то и дело подвергался соблазнам и скатывался в бездну пороков. В школе не пренебрегал шпаргалками. Начав работать, он иногда ленился, потихоньку курил и даже изредка выпивал. К счастью, А искренно любил Б и, любя, неутомимо разоблачал, иногда вынося его грехи на обсуждение комсомольского собрания.

Для большей доходчивости в наиболее патетических местах лекции товарищ Парусный прибегал к драматической форме, изображая диалог между А и Б, причем А говорил приятным баритоном, Б - неприятным фальцетом и заикаясь.

А (очень приятным голосом). Саша, ты знаешь, как я тебя люблю и какие страдания причиняют мне твои заблуждения.

Б (неприятным голосом и неискренне). Не понимаю тебя, Володя.