В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1

Однажды графу Ал. Гр. Орлову [46]сказали, что начальник московской полиции, принятый коротко в его доме, приставлен к нему шпионом от князя Потемкина. Граф смеялся таким слухам, во один раз, после обеда, пригласив к себе в кабинет этого подозрительного гостя, он запер дверь на ключ и, показав два пистолета, предложил выбрать один из них. Потом взяв из рук испуганного гостя указанное им орудие, он прицелился в перегородку в выстрелил в назначенное самим им место. Бедный начальник полиции сидел ни жив, ни мертв. Тогда граф сказал ему, что остающимся пистолетом он пробьет ему сердце, если он не сознается, поручено ли ему шпионство от Потемкина. Несчастный упал на колени и признался чистосердечно в своей вине. Граф простил его, но в наказание приказал сделаться издали шпионом за Потемкиным.

Когда, в царствование Екатерины II, слушано было в сенате дело князя Орлова [47], лишенного милости императрицы, и когда приговорили его к значительному наказанию, то присутствовавший при этом граф Разумовский сказал, «Для решения дела не достает выписки из наказа о кулачных боях. После общего смеха сочлены спросили: – «Какую имеет связь кулачный бой с делом князя Орлова?» – «Там, – отвечал великодушный вельможа, – сказано, между прочим, чтобы лежачего не бить; а как подсудимый лишен нынче прежней силы и власти, то и стыдно вам нападать на него». – Императрица согласилась с графом Разумовским.

Бибиков, после долгого забвения, призванный на службу Екатериной II, отвечал государыне известной песней:

Адмирал Чичагов 30 апреля 1790 года на «Ревельской Рейде», как называли тогда рейд, нанес жестокое поражение шведскому флоту, который был и сильнее, и многочисленнее нашего. До этого блистательного случая, престарелый адмирал жил в бедности и, не имея средств рассыпать золото для найма посторонних наставников, сам занимался учением в воспитанием сыновей своих. Вызванный Екатериной на новый подвиг, он сказал ей: – «Готов, матушка, служить вам и служить отечеству, если Бог поможет». – В день поражения Густава Шведского при «Ревельской Рейде», взят был в плен шведский майор Сальстед, начальствовавший громадным кораблем. Уважая личное его мужество, Чичагов возвратил ему шпагу в сказал: «Мужество ваше достойно уважения и я вполне ценю его». – Радушный Чичагов пленника своего пригласил на ужин. – «А я думал, – сказал Сальстед, – что вы будете у меня ужинать». – Чичагов возразил: – «Что делать, Небесный Ховяин, Который располагает судьбою вашею, иначе решил». Когда Екатерина в награду Чичагову назначила андреевскую ленту, канцлер Безбородко промолвил: – «Ваше величество, позвольте для него отрезать запасную ленту: ему не на что будет купить новой».

Наградив достойного по достоинству, Екатерина, придачей имения, успокоила последние годы жизни Чичагова.

В звании рекетмейстера, т. е. принимателя прошений, был при Екатерине II А. И. Терский, Екатерина знала, что он страдал подагрой, и позволила ему приезжать во дворец в плисовых сапогах. Однажды явился он одетый по-придворному. Едва отворил он дверь кабинета, Екатерина сказала: «Бумаги я возьму, а вы поезжайте cкореe домой, оставьте там ваше щегольство: я не забочусь о вашем наряде, мне нужны только ваша добрая совесть и ваши полезные труды».

Рассказывают, что императрица Екатерина после смерти отца Сумарокова, промотавшего все свое состояние до последнего гроша, спросила сына шутя: – «Велико ли ты, Александр Петрович, получил наследство?» – «Ничего, матушка-Государыня, почти ничего: жадные заимодавцы все расхватали. Одна только вещица осталась на память: позволь, матушка, хоть ее иметь при себе!» – «Она твоя по законам», – отвечала государыня.

Сумароков на другой день явился во дворец в Аннинской ленте. – «Ах, плут! обманул меня! – сказала смеючись государыня. – Ну, теперь, чтобы прилично было тебе носить этот орден, поздравляю тебя действительным статским советником!» – Это было в 1767 году.

До императора Павла вахт-парады или развод производились не иначе как в закрытых стенах, отнюдь не на открытом воздухе. Раз, во время такого развода на площади перед дворцом, государь заметил какого-то чиновника в статском мундире, глазевшего на военную церемонно. Император подходит к нему и ласковым образом начинает с ним говорить: – «Конечно, где-нибудь здесь, в гражданской службе служите?» – сказал государь. – «Так, ваше величество», – отвечал чиновник и назвал ему то судебное место, где был членом. Тогда государь вынул часы из кармана и показал ему, промолвив: – «Вот видите – одиннадцатый уже час в половине. Прощайте! мне недосужно и пора к своему делу, которым я пренебрегать не умею». – Сказав это, государь тотчас отошел от чиновника, который опрометью побежал в свое присутствие, куда уже постоянно являлся с тех пор вовремя.

В то время когда император Павел Петрович был еще великим князем и правила императрица; один камергер Большого двора, т.-е. двора императрицы, так как двор наследника назывался Малым двором, – говаривал о Павле Петровиче что-то не почетное для него и так нескромно, что это дошло до самого великого князя. Об этом узнал и самый камергер, который пришел в ужас от своей нескромности, при восшествии на престол нового государя. Он не иначе думал, что государь станет ему мстить за это, почему старался прятаться и не показываться ему на глаза. Заметив это, однажды государь подошел к нему и, улыбаясь, взяв за пуговицу кафтана, сказал: «Что вы так прячетесь от меня? Поверьте, что всё то, что великий князь знал и слышал, о том он не скажет ни слова императору».

До императора Павла офицеры дозволяли себе носить шубы. Он тотчас запретил это. Но, не взирая на такое запрещение, какой-то офицер из богатых и знатных являлся на улице в дорогой шубе из какого-то меха высшего достоинства. Государь велел ослушнику снять с себя шубу и отдать случившемуся тут будочнику. – «Возьми ее себе, – сказал император, – тебе она приличнее, нежели солдату: ты не воин, а стоишь целый день на морозе и зябнешь, солдату же надобно приучиться к службе, а того более слушаться своего государя». – Пример этот сделался тотчас всем известен и так сильно подействовал, что никого из офицеров с того времени не видно было в шубах.

Однажды императрица Елизавета Петровна прислала на именины к одному из своих придворных служителей, Извольскому, пирог, начиненный рублевиками. Когда он поблагодарил ее за такую милость, она спросила своего весельчака стремянного, по вкусу ли ему пирог с груздями? – «Как, матушка царица, не любить царского пирога с груздями, хоть бы и с рыжиками».