Аркадий Застырец - Поджигатели

Меня контузило в Бородинском сражении. С тех пор беда со зрением и слухом: то слышу и вижу, то – почти ничего.

МОТРЯ (кидается на колени перед Пьером, кричит) .

Поверите ли, барин? Я цела! Я не дала! Я честная девушка! Не было ничего! Ну ничего же не было! Я просто вырвала там все у него и брюхо ему штыком распорола… А сама я цела! Верите ли? Верите?!

ПЬЕР.

Верю, милая девушка! Конечно верю! Да если бы я был не я, а умнейший, красивейший, благороднейший, богатейший, талантливейший, храбрейший, сильнейший, образованнейший, быстрейший, точнейший, трезвейший, стройнейший и успешнейший из всех женатых мужчин на свете и к тому же не был женат и приговорен к смертной казни, я, безо всякой, впрочем, надежды, но влекомый самым искренним и глубоким чувством, тотчас же, на коленях просил бы руки вашей! (Нежно, по-отечески целует Мотре руку)

МОТРЯ (слабо улыбнувшись) .

Ах, барин, какой вы смешной! Вылитый медведь-шатун! (к Крестьянину) Правда?

КРЕСТЬЯНИН.

И то верно, девушка. Ты ляг, милая, поспи. Сон-то, он все невзгоды затрёт, всякую гарь размоет… (Укладывает Мотрю на выступ, укрывает и т. п.)

ПЬЕР.

Неужели назавтра уже умирать? Вот так все и оборвется? Кончится ничем? Пустотой и тьмой навеки? И ничего-то я не сделал в этой жизни важного, не говоря уж о полезном! Пьянство и безобразия! Шутил с девицами, издевался над околоточным… Даже подвига не осилил! Недостало смекалки, ловкости и силы – чтобы разом покончить с тираном! Какой-то пустяк, какое-то мгновение, кусок свинца и пук пороховых газов отделили меня навсегда от этой радужной возможности – обретения смысла в настоящем и будущем! (Падает на колени.) Ведь убей я супостата – и воссияло бы на всей Земле благоденствие! Воцарилась бы бескровная демократия наместо кровавой диктатуры! Мир осенил бы народы. Равенство и братство съединили бы страны и континенты в едином порыве к счастью, любви, продлению рода, к радости! (с воодушевлением поет) Радость, пламя неземное, райский дух, слетевший к нам, опьяненные тобою, мы вошли в твой светлый храм. Ты сближаешь без усилья всех… и что-то там еще…

УНТЕР.

Угу. С наступленьем изобилья угощаешь всех борщом. Будьте поосторожнее, любезный, в рассуждении о вечной тьме и пустоте. А впрочем, и о радости в равенстве. Здесь у нас такой доморощенный богослов имеется, который любого светского философа за пояс заткнет. Вот он, прошу любить и жаловать, Феодор Малокосяцкий!

КРЕСТЬЯНИН.

И вовсе я не Феодор, барин, меня Петром крестили…

УНТЕР.

Ничего-ничего, братец. Фео-дор – это ведь Божий дар по-русски. Так я тебя Феодором окликнул для того лишь, чтобы с яичницею не путать.

КРЕСТЬЯНИН.

Ну, эдак еще ничего. А вообще-то я не Феодор, а Пётр.

НАПОЛЕОН (вполголоса Унтеру) .

Послушайте, офицер… Вы уж не говорите этому… (кивает на Пьера) человеку… что я Наполеон. Боюсь, он не преминет воспользоваться моментом. Совершенный психопат, вам не показалось?..

УНТЕР.

Уж чья бы корова мычала… Да ладно, не скажу. Но единственно потому, что очень охота мне перед смертью взглянуть, как французы сами своему императору продырявят пулями башку!

НАПОЛЕОН.

Эк же вы зло! И почему именно башку? Что за вокабюлер татарский?

ПЬЕР.

Господа, господа! А не думали вы о побеге?

УНТЕР (вновь запрокинув лицо навстречь закатному свету) .

Что проку в думах? Бегите, Пьер. Проложите дорогу агрессивно-послушному большинству. Станьте нашим Прометеем.

Пьер предпринимает пару-тройку смешных неказистых попыток добраться до окна-бойницы, в каковое, впрочем, не пролезет и голова его, не говоря о прочем теле.

ПЬЕР (чуть не плача) .

Ничего не выходит.

УНТЕР.

А вы говорите, думать! Множество удивительных открытий преподносит нам вовсе не мечтательное раздумье, но опыт, сын трудных ошибок. На фоне всеобщего просвещения, разумеется…

НАПОЛЕОН.

Ах, как вы это точно дефинировали! Но вспомните о еще одном дарителе на этой стезе.

УНТЕР.

На гениальность свою намекаете?

НАПОЛЕОН.

На нее! Она! Она, подруга парадоксов, иной раз в такое заведет…

УНТЕР.

Что и не выбраться.

ПЬЕР.

Нет, но должен же быть какой-нибудь выход! Я просто не верю, что здесь только вход!

УНТЕР.

Веришь – не веришь… Теперь-то, когда проверил… Пора, сударь, перейти к знаниям и умениям. Не мальчик поди. Да все мы тут сегодня Божии одуванчики. Ф-ф-фу – и нету!

КЛИКУША.

Всех скопом в погибель увлечет! Все души живые, точно паутиной, опутает, увяжет, слепит и в омут свой затянет!

КРЕСТЬЯНИН.

Ну что ты врешь, несчастная! Какая паутина! Да вон хоть самого Бонапарта спроси: легко ль ему было мильён войска собрать да в одну сторону двинуть? А душ-то живых на Земле – мильёны и мильёны!

НАПОЛЕОН.

Трэ диффисиль, мадам, трэ диффисиль! Сюрман! Сан дут! Эндюбитаблеман!

КЛИКУША.

А вот помяните мое слово – даром каждому чечевичку прозрачну выдадут, и станет всяк в оной чечевички слюдяное оконце глазами пялиться и перстами по ему возить. И через те оконца любой любого на всей Земле видеть будет, и с любым говорить, и о всяком соблазниться и во всяческий соблазн того ввести способен станет. И всяк собой не налюбуется, другим себя сквозь то оконце выставляя.

УНТЕР.

Не реагируйте. На всю голову больная женщина. Мнит себя эдакой Кассандрой и лепит, что попало. Удивительно, как при полном отсутствии рассуждения распоясывается воображение в человеке!

НАПОЛЕОН.

Зачем же вы так строго, по-медицински… А вот мы на чем-нибудь простеньком испытаем ее талан профетик. Скажите, мадам, вот я, к примеру… Когда мне суждено умереть?

КЛИКУША.

Скоро.

НАПОЛЕОН.

Это понятно. Мы все умрем. Все там будем. Сегодня ты, завтра я. Никто не избежал сей участи печальной. Вечор был пир, а утром тризна. Э сетера, э сетера. И все-таки, нельзя ли поточнее как-нибудь… Нюмеро там или что-нибудь из антуража… Какой-нибудь лист сухой иль снег на обшлагах…

КЛИКУША.

Как не знать! Пять и пять. Два да един – адом едим!

НАПОЛЕОН.

Пять, пять, два, один… Как вы думаете, что это значит? Может, пятое мая двадцать первого года?

УНТЕР.

Или пять минут шестого двадцать первого числа, то есть завтра до рассвета. Не ломайте себе голову. Всякую гиль можно сделать пророчеством, и любой гусар, в сердцах резанув правду-матку или просто выругавшись в похмелии, такое вам предскажет, что ахнете!

КЛИКУША (кружась, напевает).

Как не знать! Пять и пять. Два да един – адом едим! Как не знать! Пять и пять. Два да един – адом едим!

ПЬЕР (ласково, но решительно взяв Кликушу за руки, влечет ее прочь).

Сударыня, если бы я был не я, а умнейший, красивейший, благороднейший, богатейший, талантливейший, храбрейший, сильнейший, образованнейший, быстрейший, точнейший, трезвейший, стройнейший и успешнейший из всех женатых мужчин на свете и к тому же не был женат и приговорен к смертной казни, я, безо всякой, впрочем, надежды, но влекомый самым искренним и глубоким чувством… (Оба скрываются и затихают.)