Владимир Романюк - Страсти по любви

Один ластик был доволен сложившейся ситуацией – клава не ломалась и хозяин редко пользовался резинкой, развлекаясь с ней, часто на ней же и засыпал, поэтому его здоровью ничего не угрожало и ему не приходилось тратиться, исправляя один бред на другой. Ластик наслаждался жизнью, лениво загорая под настольной лампой.

Надо сказать, что все обитатели карандашницы уже давно бы друг друга уничтожили, устроив чернильное наводнение, располосовав перьями, проткнув остро заточенными концами или другим каким-нибудь способом, но они знали характер Хозяина не терпевшего их малейших поломок, которые были бы неизбежны в условиях полномасштабных военных действий. Все они помнили, как их Господин обошелся с представительницей семейства шариковых, а она была далеко не дешевка! Как только начались капризы, сразу же ее сердце в виде пластмассового стержня было пущено на изготовление скользящего поплавка для предстоящей рыбалки и это несмотря на объемный корпус с удобной для письма мягкой зоной грифа и прозрачными декоративными полосками.

Весь их мир был ограничен фантазией Хозяина и письменным столом. Правда, красный карандаш рассказывал байки о жизни с приключениями за его приделами – о том, как он побывал в когтях у кошки, но ему не очень-то и верили, понимая, как сильно он ударился, падая на пол. Вслух же, никто его во лжи не обвинял, помня о том, какой кровавый след он может оставить, одним росчерком перечеркнув все ихние труды.

Только надежда когда-нибудь прославиться придавала сил жителям карандашницы. Надежда и их ненависть. Ненависть даже в большей степени. Все они ненавидели клаву. Ненавидели ее такой жгучей ненавистью, что готовы были даже терпеть, когда их грыз хозяин.

Надеяться, они, конечно, тоже надеялись, но как-то очень слабо. Интернет давно уже не глючил, а шансы на то, что отключат электричество, были минимальные.

Так бы они себе и жили своей незамысловатой канцелярской жизнью, если бы у Гения просто не заболел глаз, то ли от того, что простыл, то ли от количества времени, проводимого у монитора. Как типичный представителей вида Хомо Графаманиус, хозяин не мог не творить.

Появление белоснежного листа стало закономерным и было воспринято обитателями карандашницы, как знак судьбы. Этот, бьющий по нервам своей непорочностью лист был для всех грешивших словоблудием раздражителем, сравнимым, пожалуй, только с красными трусами для быка.

Каждый их них готов был отдать все, лишь бы зацепиться за любой из этих квадратных сантиметров счастья любой ценой. Их воспаленное сознание уже рисовало картины, в которых они, упиваясь этой белизной, покрывают ее нежными словами, словно мужчина любимую женщину своими поцелуями. Даже обыкновенная точка или запятая поставленная любым из них на этот лист, напоминающий хрустящую, накрахмаленную чистоту простыни брачного ложа, могла сравниться только с потерей девственности невестой.

Рука Хозяина потянулась к карандашнице и взяла её в руку. Заглянув вовнутрь, он заметил за на дне своего любимчика – коротышку, почти затоптанного всей этой пишущей братией. «Начнем творить!» – произнес Мастер, обращаясь к нему, как к старому другу.

Жалкий огрызок! – презрительно подумали все хором, но даже мысли о возмездии, которое ждёт его потов в карандашнице, уже не могли остановить баловня судьбы. Плавно скользя по глади листа, он ощущал себя почти Богом. Не родись красивым, а родись счастливым…

В последнее время она всё чаще вспоминала вечеринки в замке в Монте-Карло. «Мистер-Сакс» – какая это была музыка! Саксофон, труба… Под эту музыку можно было танцевать до утра.

А её гардероб? – О, это было что-то! Она по три раза за вечер меняла вечерние платья и при этом за все пять зим проведённых в этом городе мечты ни разу не повторилась. Дважды появиться в одном и тот же платье – для неё тогда это было признаком плохого тона и безвкусия.

Светская львица, королева вечеринок для избранных, та, к которой выстраивалась очередь из владельцев лучших ювелирных магазинов города только для того, чтобы предложить ей свою визитную карточку. Они считали большой удачей, если она соблаговолит и снизойдёт с небес до них, смертных, и оденет на вечер их лучшие украшения.

Какое было время! Отборный жемчуг метрами, бриллианты, стоимость которых превосходила годовые бюджеты некоторых государств. Избалованная мадемуазель даже не притрагивалась к винам, которые были моложе её самой и могла дать фору лучшим сомелье Франции.

Всё это было тогда, в той прошлой жизни, которая исчезла вместе с её молодостью, всё это было в жизни, которую назад уже не вернуть. «Юное тело даётся только раз в жизни» – любила она тогда повторять. Как жаль, что понимание жизни приходит только с годами.

Она завершала свой ежедневный утренний обход мусорных контейнеров. Не обследованным оставался только один. Обычно он был самым урожайным и она оставляла его на самый конец для того, чтобы не таскаться со всем найденным там добром.

До контейнера оставалось каких-то пару шагов, как её кто-то сильно отшвырнул в сторону. Лёжа посреди лужи она наблюдала за тем, как какой-то незнакомый бомж бомбит контейнер, который она только неделю назад отвоевала для себя у двух старых шалав из Средней Азии.

Рядом с ней лежал здоровенный дрын. Решение пришло само собой. Собравшись с силами, она встала, не дыша сделала несколько шагов и как следует замахнувшись, огрела конкурента.

– Это моветон, не пропускать даму вперёд, – сказала она, глядя на тяжело дышащего бомжару с выпученными, как у рыбы, глазищами.

Улов сегодня был не ахти какой: азбука в состоянии средней паршивости, на вид вполне приличный пылесос, пластмассовый чемодан со сломанными замками, почти новые тапочки и чучело вороны с надписью на подставке «Ворон обыкновенный».

Она запихала всё в чемодан, перевязала снятой тут же во дворе бельевой верёвкой и уже собиралась уходить, как заметила стоящую чуть поодаль девушку на шпильках, держащую в руках два пакета. Добраться к контейнеру можно было только пройдя через здоровенную лужу. Заметив растерянность девушки, женщина подошла к ней.

– Давай сюда! Жалко такую обувь портить. Salvatore Ferragamo? Прошлогодняя коллекция? – спросила она, глядя на обувь девушки.

– Да, – недоумённо глядя на неё тихо произнесла девушка.

– Эх, молодость!

– Юное тело даётся только раз в жизни, – почти хором произнесли они.

Обе вздрогнули, словно от полученного электрического разряда. Они стояли и смотрели друг на друга. Это был разговор без слов. Им не нужны были слова, они и так прекрасно понимали друг друга.