Ярослав Полуэктов - DUализмус. Корни солодки
- Название:DUализмус. Корни солодки
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Ридеро
- Год:неизвестен
- ISBN:978-5-4474-4634-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ярослав Полуэктов - DUализмус. Корни солодки краткое содержание
DUализмус. Корни солодки - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Я, кажется, вас люблю… – начал Кирьян Егорович типовое… жилые условия такие… Ксан Иваныча дома, нет… может?
– Кто это? Такой же безобразник вроде вас, и скорострел едва поспел? Нет, нет, какое, не надо… – так же стандартно.
Пожалуй что его послали на… Дак переводчик свечки опять не держал. Извините, спасибо. Да-да. И Вам. Извините… Я…
И расстались, не обменявшись ни визитками, ни телефонами. Зачем телефон при языковом барьерище. В любви язык нужен для другого.
Только истёкшей похотью блеснула улыбка на лице певички под звёздами, рассеянными среди прорех виноградной лозы. Дёрнула стринги – не снимаются, запутались, как обещали. У неё ещё целая сумка. Эти без брюллов – пусть висят. На память хотелю. Накинула халат, слепила накрест поясок. Полотенце оставила – вот же иностранщина – бегать теперь за её полотенцами служки должны! Сглупа приняла ракушку.
А что ещё бедному Эфирьяну подарить знаменитости? Перхоть с головы?
Воздушный то ли факью, то ли поцелуй, слетел с ладошки уже в торце перголы, где тусклым светом подмигивала и посмеивалась над любовничками гирлянда предновогодняя.
Вот мать-то её! Вот Шонк пронзила телом ресторан.
Прощай, прощай!
На кустах певичкины трустринги.
Кирьян Егорыч не без труда распутал, греческая загадка разгадываема, снял и понюхал, сжал в комок, уместилось в горсти, бережно сунул в авоську к ракушкам. Взял ещё пива на посошок. И сел на край бассейна, спустив ноги в воду.
Трусы теперь в Кирьяновской коллекции, в стеклянной коробке, на самом видном месте музея редкостей, рядом лупа на цепочке, трусы стоимостью в память не продаст никому, посмотреть приезжайте, хранят, хранят запах моря.
Курит кто-то на третьем этаже, ровно над номером Кирьяна Егоровича.
Море волнуется – раз, море волнуется – два.
Внизу у бассейна копошится служивый мохенджарец.
Хлюпнул отвинченный клапан.
Спускается вода и автоматом подсыхают ноги Кирьяна Егоровича.
Ноги не сокровище. Его предупреждали.
Завтра он снова станет грубым.
А бассейн наполнят свежачком. Без любовного запаха.
И опять тишина, если не считать назойливого стрёкота влюблённо светящегося насекомого.
Дама или он?
Ум шумно за умь заходит. Как восьмимиллиметровая плёнка.
Будто ему семнадцать лет и Смена в руках.
Чтобы он не делал, фотоаппарат был на шаг впереди.
Смена – хорошая девочка и никогда не болела, пока не стала главным танком в пластилиновых играх.
А потом умерло её стекло, заляпанное жиром оттисков.
И она преставилась слепой, и треснутой причём посередине. И со снятой башней, зато с новым дулом.
Что-то небольшое тонкой линией полетело с третьего этажа.
Пролетело, упало в траву, прокатилось и тукнулось о бортик или корень.
Звук глух и пуст как пумс.
Шонк явно развлекалась перед сном, скидывая вниз лишние вещи – словно скорлупу снимала с любовницких яиц.
И вдруг: «Хэлло, видишь, нет? Это тебе!»
Кирьян Егорович разглядел траекторию. Пошарил. Свет слаб. Не нашёл.
– Завтра! – крикнул он.
– Ок! Только очень рано, пожалуйста! Не забудьте. Обязательно обязательно РАНО! Раньше всех, пожалуйста. Спасибо. Пока. Вы были мне будто сказочный добрый мОлодец.
Утром (раньше всех) проверил ещё раз. И что же? А то, что это драгоценный – от души – ракушечный подарок Кирьяна Егоровича. Я люблю тебя такой, какая ты есть, нелепая Шонк с чёрной миллеровой розой влагалища! Сяксус-ляпсус. Ты прислуга, а не я лакей. Твоя обязанность выполнять мои приказания, а не проявлять инициативы. Зачем кидала? Чтобы ещё раз вернуться? На память о дедушке из Раши?
Или, чтобы навсегда выкинуть из памяти?
Что ещё могла выкинуть Шонк? Разве что какую-нибудь женскую штучку – браслетик, фенечку для Кирьяна Егоровича?
Он бы не отказался.
Только не в бассейн же кидать, итит твою Шонькину мать!
– Ты не обезьяна, рифовая акула. – Слазь с меня. – А ты верни мою лапку с колечком не для тебя.
Утром Шонк уехала в лимузине, даже не взглянув толком, даже не подав руки Кирьяну Егоровичу, который напрасно встал спозаранку и пару часов подряд делал вид, что почитывает в холле свежие итальянские новости. Подмигнула на ходу и всё. Постучала по запястью.
– Эфирьян, эфир, вчерашний дух, время есть?
– Да, да, время есть.
Это разве прощание? Вот такие они все турецкие звёзды, когда на американские деньги жгут!
Даже с Ксюшой С-к толком не поговорят, стесняясь русской самоотверженности.
Уборщик бассейна (звать его вроде Биг или Бэк) через пару месяцев под строжайшим секретом предъявит жёнке швейцарско-аппельские часы с встроенным айпадом (десять земпляров в мире): вот такая счастливая находка, мол, у него!
– И никто не спрашивает, представляешь, подруга жизни моей!
– Им же цена – целое состояние.
И жена струхнула: «Может в Карабинерию сдадим, пока русские с турками не списались?»
Жаннет с весёлой фамилией
Совсем недавно Парижике, – но это уже не в тексте, а в жизни, в середине мая 20ХХ года, – как сообщала известная французская газета «Nuove Senowaal Comedie», – у прианкеренной к каменному берегу баржи под романтическим названием «01—46—34—53-ХХ» что напротив острова Сите, вроде бы поначалу плеснул кто-то хвостом и вызвал неизвестный парижанам звук.
Так громко нерестуют таймени Сибири.
Чудище, всё в тине и водорослях показалось в воде, подпрыгнуло и, зависнув на компенсаторных канатах, забурчало матерное, ревнивое в адрес двух пьяных в полсиськи, обросших сизыми бородами автобродяжек.
Матерные высказывания вразнобой – типа подстрочного перевода – произнесены на трёх языках, один из которых, если изъять маты, был бы чистым литературным русским, если бы не мешал лёгкий малорусский оттенок.
Другой был почитай девственным, но слегка американизированным английским сленгом, в котором самым употребительным было междометие «Е!».
Третий язык кучеряв и бестолков, и слишком длинен, пожалуй, чтобы из речи можно было извлечь хоть какой-либо осязаемый умом смысл.
На то, что это был именно тот самый, описанный ранее, двух— или трёхголовый, двуязычный и при этом однохвостый гражданин, преследующий русских путешественников от самой границы Западной Сибири, начинающийся сразу за знаменитыми Тугайскими топями, а не какой-то другой – офранцузившийся нильский крокодил, – автор романа-солянки толком не отреагировал и никому из присутствовавших очевидцев ничего не растолковал.
Бродяжки (а это, конечно же, Порфирий Сергеевич Бим с Кирьяном Егоровичем Полутуземским) отдыхают. Сегодня они – клиенты плавучего кабака и вольготно расположились на верхней палубе. Наркотики? Что Вы! У Бима и глаза и уши заполнены обыкновенным алкоголем. Надо же какой молодец с утра!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: