Ярослав Полуэктов - DUализмус. Корни солодки

Он отнёс дивные видения с животным на счёт пивных галлюцинаций, аналогичных пережитой траве. По крайней мере так объяснял товарищу.

– Ты, дорогой наш дружбан, притормозил бы с алкоголем, – советовал ему Кирьян Егорович. – Не ровён час…

– Не «ровён», ха, явно крив он, – манерно ответствовал Порфирий.

У него совсем недавно появился запечатанный, мокрый сверху целлофановый пакет. В пакете бабки, которые он тут же стал бойко швырять направо и налево. А на лице расширилась и до самого вечера не сходила, накладываясь на речь, удовлетворённая, гордая улыбка миллионщика.

Был бы тут Малёха, то этот, потупившись, не произнёс бы ни слова. Но он был в в Амстердаме, отпущенный папой на вольную волю. Несчастный, задавленный гипотезами воспитания папа и не догадывался, что сыновьи карманы битком набиты евробаксами, вдесятеро превышающие скромные отцовские подачки.

Наличествующая в тот момент на барже милая, если не признать честно – обалденная, настоящая красотка официантка Жаннет с причёской каре и со смешной фамилией, доставшейся ей от первого мужа-студента (он иранец, потому тут могут приключиться огрехи перевода), – мадемуазель, извините дословный… скорей звуковой перевод – Не… ди, насильно познакомилась с приставучим, если не сказать хлеще – с липким и сладким как старинные ленты для мух из города Ёкска, развешанные в каждой серьёзной пельменной, уважающей сангигиену, Порфирием Сергеевичем Бимом-Нетотовым.

(Ба! Расчудесная фамилия упомянутой дамы внимательному читателю, сосавшему текст без пропусков, уже встречалась. Такие редкие фамилии не забываются).

Жаннет не обошла стороной и скромного внешне, но похотливого и магнетического внутренне, не знакомого с творящимися за его спиной тайными делишками, г-на волосатиришки 1/2Туземского Кирьяна Егоровича.

Жаннет по неясной пока фамилии Не… ди по причине культурного кризиса не так давно была уволена из театра-кабаре «Роби-Боби». Не имея средств на достойное существование, соответственно не имела под рукой необходимого качественного фотооборудования, чтобы запечатлеть данный кратковременный, но весьма живой феномен с участием многоязычно говорящего животного.

Шокированная увиденным девушка, не откладывая в долгий ящик, обратилась с соответствующим запросом в Парижский филиал Ордена Спасения Национальной Французской Лягушки.

Там, на полном основании, по их мнению, и обидно для самой соискательницы, мадемуазельку Жаннет Не… ди подняли на смех и выставили за клубную дверь. – Вам, мадама, в другой дом надо.

– Ослы! – максимально вежливо журила отвечающего за связи с общественностью клерка бывшая актриса, трахающаяся редко, да метко. Да ещё не со всяким. Да ещё, чтобы с ласковыми выражениями и творческой выдумкой.

– Это даже не пилот НЛО: обычная мутация пресмыкающегося. Двухголовых ящериц, что ли, не видели, правда, Бантик? – продолжила тему Жаннет, придя на баржу следующим днём ровно в положенное время.

Наспех чмокнув молодого человека, она принялась сервировать столы. На берегу формировалась и роптала кучка ранних клиентов, не успевших или не хотевших завтракать в своих гостиницах.

На баржу не пускали. Бантик показывал клиентам часики и расположение стрелок в них, потом тыкал на собор, расположившийся левее того участка горизонта, откуда обычно вздымалось нежаркое утреннее солнце.

Хозяева старательно улыбались: «Сейчас, сейчас, господа (как же вы все надоели!)».

Банти старался быть рядом с подружкой, хотя, чаще всего, просто ассистировал Жаннет в её вечно парадоксальных приключениях, возникающих чаще всего на пустом месте.

– Таковы, наверняка, все актриски мира, – думал он. – Но моя-то, или не совсем моя Жаннет – особенная птичка. Все её беды идут от красоты, от тщательно завуалированной беспорочности и, прости меня ваш христианский господи, от не вполне благозвучной в русском переводе фамилии.

Черный Банти, а уменьшительно – Бантик, – второй официант в смене и одновременно бармен, надёжный, как четырежды напромиленный штурман несущегося по ночным кочкам авто. Он всегда соглашается с Жаннет.

Банти добр, что не мешает (при необходимости) включать и вовсю использовать хитрость. Жаннет наивно верит в презумпцию невиновности каждого француза и в честность правительства. Банти наоборот: он её (презумпцию) гнобит. Жаннет считает, что только пятая часть женщин готова обнажиться для съёмки в стиле ню. Бантик считает, что все сто процентов, и даже его тёмнокожая бабушка не раз трясла тощими кошёлками на виду всего пляжа.

– Что, скажешь не так? Сама-то небось…

– Я – другое дело, – говорит Жаннет. – Сравнил. Мне и тридцати нет. – Ей 29. – И я не любовница президента.

– Любовница президента шире всех расставляет ноги, особенно когда думает, что на яхте она не одна.

– Пах тоже должен загорать. А кто ещё был на яхте? – спрашивала Жаннет.

– Как кто, а капитан, а матросы.

– Они разве не сидят в трюмах? – удивляется Жаннет.

– Ты же не любишь в трюме…

– Сидеть не люблю. – А постоять (расставив ноги в перевёрнутую «V») почему бы нет.

И Жаннет вспоминает сколько раз она не сидела в трюме и сколько раз не изображала хотелую болонку, заменяя её латинской по человечески «V». И то и другое, и третье приятно. Бантик в этом деле настоящий отличник. Он и стайер при необходимости, и марафонец. Как скажете, мадемуазель Мимижанна. Он готов поддержать её стойку всегда.

Необдуманная толком гармония проистекает из выработанного годами принципа.

Симпатичный и в плане «неизменяемости» довольно-таки порядочный Бантик слаживается с Жаннет только потому, что давно уже подбивает выравнивающие клинья под шаткий домик их эпизодических сношений.

Бантик на три года младше красавицы Жаннет – настоящей эталонной француженки со славянскими корнями зубов, знающей пару сотен стандартных русских слов и таких же общих, не напудренных особенной гениальностью предложений.

Она танцевала в «Вишнёвом саду», интегрированном в когда-то родной и близкий «Роби-Боби». Танцевала удачно. Всё дело тут в генеалогическом древе, напустившем немало азиатской и северной пыли на несколько поколений дедушек и бабушек, состоящих в запутанных родственных и пересекающихся взаимоотношениях на манер скомканной паутины.

Среди предков по женской линии водились клёвые балерины. Жаннет пошла именно в клёвых балерин.

Про эскадроны русских – то ли красавцев-гусар, то ли одних только казаков, проследовавшим ровно до Парижа вдогонку за побитым Наполеоном, даже не будем тут припоминать. Россия с Францией связаны гораздо глубже и приятнее во всех отношениях. Особенно, если сравнить вышеупомянутых гордых, честных, невороватых, любвеобильных русских казаков и бескровную, но и бесславную также сдачу Парижа германским танковым войскам во Второй Мировой со всем последующим за ним французо-немецким блЪдством.