Ярослав Полуэктов - DUализмус. Корни солодки

– Видно, русские сбросили в воду ящик с песком, или упустили инвентарный багор. Чего бы им шариться по отсекам и щупать всё подряд? И балдея, или случайно, или специально попали по шлёму водолаза.

На что получили исчерпывающие объяснения русских. На пальцах, конечно же.

– На подводников нам наплевать, – пытался пояснить один из новорусских. И он на вид стар, как памятник Гюго. – Матюгнулся какой-то местный крокодил-выродок, а нам-то что? Мы его прощаем. Матюгнулся по-русски? А вам то что? Раз по-нашему вы всё равно ничего не понимаете, значит, ничей слух не оскорблён. Докажите, что он наш, докажите, что русский. Ваша река – ваши проблемы. В вашей реке – ваши крокодилы, в нашей реке – наши. Наша Вонь в пяти тыщах вёрст отсюда. Ваше Сено – вот оно под нами.

Это обидно и даже неумно.

– Согласны, но лишь частично.

– Пусть ваши подводники одеваются в яркокрасное, а не в чумазое и, тем более, не в зелёное. Ибо зелёного в ваших сточных водах не видать. – Отвалите, словом. – И пейте своё паршивистое пивцо.

– Гарсон! Нам ещё по литрошке! – бодро вскрикнул Порфирий после небольших и приятных воспитанному слуху перепирательств.

– А ловенброй у вас имеется? Как же так? А что у вас вкусненького и лучшего из своего, из местного как бы? – интересовался Кирьян Егорович.

– Типа винца попроси для разнобоя. Надоело их пиво, – расширял требования Бим.

– Я только «за». Во, Порфирий, – вспомнил что-то своё затаённое Кирьян Егорович (а как же – он же начинающий писатель): «Давай попробуем то, что папа Хэм тут пил!»

– А что папа Хэм тут пил?

– А чёрт его знает. Ром, пиво, поди, хлестал, а скорей всего аперитивы. Давай у этого ослёнка спросим.

Ослёнок Бантик не знал, что пил Хэм. И вообще, похоже, не был знаком с папой Хэмом. Если бы его спросили что-нибудь попроще, например, почём сегодня голова тигра, то он бы позвонил кой-куда и ответил бы.

– Возьмите, господа хорошие, ламбик, – советовал ослёнок Бантик, – это вкусно. Есть марки гез, фаро, крик, фрамбуаз. А меня зовут Банти, если что.

– Ну да? Знаем, знаем банти. Это же туземский напиток Гвинеи. Где это в меню?

Банти ткнул в стол пальцем и провёл по списку вертикальную линию. Кирьян Егорыч нацепил очки и вперил взгляд в колонку цифр: «Не вижу Банти. Что это такое „Банти“? Вино? Пиво? Остров?»

– Я есть Банти. – Мулатик понял недоразумение и рассмеялся точно так же, как смеются третьестепенные герои Хэма и главные у Верна.

– Бим, это слишком дорого, – повернулся к другу Кирьян Егорович, – в пять раз дороже краснухи и пива. Выдержка в годах. Нахрен нам такие технологии. Пусть в Бельгиях с такой драгоценной, их бин, выдержкой пьют.

– Нихт, сэр. Найн, зэр ист дорого 6 6 Нет, сэр. Нет, – это дорого. (искаж. нем.) . Наhер! – Перевёл на франко-немецкий Порфирий. – Кирюха, как по-ихнему «дорого»? А «наhер» – это слово они знают? Я что им сейчас сказал?

– Откуда ж мне знать – я французский не учил. Что сказал, то и вымолвил.

– Сэр, это дорого, нам и вам – облом. Что ist у вас ещё?

Облом Бим изобразил в виде фака, состроенного из безымяного, как положено, пальца, и присовокупив кривую мину лица.

Бантик на такую форму облома оскорбился. Он повернул голову в сторону и сжал кулаки, не желая продолжать болтовню в обидном жанре. Будь эти лица французиками – уж получили бы оба по заслугам. Бантик с расчётами не задерживался. Кроме того, он на службе, а не в поэтическом сортире. И фамилия его не Рабле и не Граблё-Туфлё! И эти далеко не Достоевские.

Мимо, толкая скачущую по палубным доскам тележку с кружками и креветками, дефилировала его L’Amure reguliare Жаннет Н-и.

Девушка в тот день принарядилась в обтягивающую маечку, одела чёрную юбку с отвисшим кожаным пояском, на котором болталась служебная сумка с евровой мелочью и чековыми делами, с хвостом. Напоминало средневековые билеты на конный парижский трамвай.

Тележка остановилась. Жаннет, не отпуская наисвежайшей улыбки, втянулась в смысл беседы: «О, да-да, ес, я поняла. Эрнест пил по полкружки светлого. А если хватало, то дополнительно брал по полкружки une demi—blonde. Он сидел обычно вон там».

Жаннет махнула в дальнюю, заострённую бетоном сторону острова.

– Мы там сегодня были, но…, – затеял-было долгий разговор Кирьян Егорович.

– Стоять! – крикнул неожиданно и невпопад Бим-Нетотов. Команда прозвучала по-армейски грозно. Причём с туркменским акцентом, когда за поясом бараний нож, а в брюхе глоток ослиной водки, и хочется ещё мясца.

Публика вздрогнула, начиная от кормы. Баржа качнулась. Старшему поколению в лице самого дальнего старичка и старушки из Бельгии вспомнились покрики фашистских захватчиков. У фашистских захватчиков страшные каски! Живым ветеранам оккупации запомнилось навсегда и передалось потомкам.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Тут и дальше: стилистику произведения автор определял по лингвоанализатору, встроенному в интернет – в библиотеку Максима Мошкова.

Рост самого Антона Павловича каланчовый – 186 см.

Угадайский художник, как-то раз вернувшийся на историческую родину Россию из Израиля. Случаи эти участились.

Как говаривал Чапаев: и фронтом смогу – была бы картошка и самогона плошка. – Прим. ред.

Кутёж. (нем.)

Нет, сэр. Нет, – это дорого. (искаж. нем.)