Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал второй

Посреди бессмысленной тундры бессмысленно бродил бессмысленный олень-колотун.

А на его бессмысленных, похожих на бессмысленный ивовый куст, рогах, бессмысленно сидел ворон-рыболов и бессмысленно высматривал в бессмысленном мхе бессмысленных леммингов-поводырей.

И заприметивши какого-нибудь бессмысленно зазевавшегося лемминга, ворон взмывал вместе с оленем в бессмысленное небо и относил их обоих подальше от бессмысленной опасности.

И над всей этой бессмыслицей бессмысленно светило бессмысленное холодное северное солнце, придавая всей этой бессмысленной картине малую толику смысла.

– Представляете, Галина Юрьевна, иду сейчас по бульвару, а там презабавнейший человечек, в эдаком пестром колпаке, раздает прохожим пирожки с грибной начинкой. Причем совершенно бесплатно!

– Да что вы говорите!

– Да-да-да! И, знаете ли, они так вкусно пахли, что я не удержалась и тоже взяла этих чудесных пирожков. И должна вам сказать, что ничего вкуснее я в жизни еще не едала!

– И что, все съели?

– Ну что вы! А как же фигура? Пирожки – вещь опасная! Так, парочку скушала и все.

– А знаете, вот то, что пирожки вещь опасная – вы совершенно правы. Их опасность буквально на лицо!

– Что вы имеете в виду, Галина Юрьевна? Неужели, ха-ха, я уже успела располнеть с двух пирожков?

– Ну что вы, Семен Львович! Разве только бороду свою опалили и кокошник в чем-то испачкали…

Пётр Сергеевич не раз уже зарекался подравнивать с утра бороду. Во всяком случае, до тех пор, пока организм полностью не выйдет из анабиоза.

Собственно и это утро не было исключением, но в районе усов обнаружилась возмутительнейшая волосина, портившая общее впечатление от бороды тем, что обладая, видимо, бунтарским характером склонным к анархии, торчала куда-то наискось вверх. И, совершенно очевидно, что смириться с существованием подобного маргинала в сплочённом волосяном коллективе – решительно нельзя.

Пётр Сергеевич вооружился маникюрными ножничками, стараясь не дышать, осторожно поднёс грозное оружие к волосине и… то ли качнуло самого Петра Сергеевича, то ли дрогнула рука, то ли ещё какая чертовщина, да только Пётр Сергеевич отхватил клок добропорядочных мирных волос, тогда как бунтарь продолжал издевательски топорщиться против общественного мнения.

Пётр Сергеевич ошарашено смотрел в зеркало, ещё не до конца осознавая непоправимость опрометчивого шага. Словно сомнамбула он поднёс ножнички к месту катастрофы и, совершенно бездумно целясь в волосину, выстриг рядом ещё один клок волос.

Это было уже слишком! Он издал душераздирающий крик и вновь попробовал исправить положение, но теперь вместо дьявольской волосины отхватил приличный клок бороды.

В бешенстве Пётр Сергеевич так защёлкал ножницами, что уследить за его рукой стало положительно невозможно.

Результатом безумства явилось то, что помимо внушительных клоков бороды, Пётр Сергеевич умудрился отхватить мочку уха, распороть ноздрю и проткнуть щеку, так что теперь его окровавленное лицо, с хаотично торчащими пучками кривых волос, представляло собой нечто неописуемое. И при этом злополучная волосина продолжала торчать, как ни в чем не бывало, и даже казалось, будто она издевательски посмеивается в отражении забрызганного кровью зеркала.

И тут Петра Сергеевича осенила страшная догадка: чувствуя, как им овладевает смертельный ужас, он, ладонью дрожащей руки провёл по своему отражению в зеркале и… стёр дьявольский волос, прилипший каким-то бесом к проклятому стеклу!..

Семен Петрович сидел на стуле и, закинув на стол ноги, подстригал на них ногти опасной бритвой.

Собственно, Семен Петрович все делал опасной бритвой: непосредственно брился, стриг волосы и ногти, чесал подмышками и спину, резал колбасу и хлеб, чистил картошку и даже ковырялся в зубах. И никаких других инструментов он не признавал, и относился к ним в высшей степени презрительно.

А потом в жизни Семена Петровича появилась Анна Евгеньевна, которая на корню пресекла использование опасной бритвы.

Для Семена Петровича начались дни депрессии и острой ломки. Использовать маникюрные ножницы для ногтей, нож для картошки и колбасы, электрическую бритву для щек – для него было непостижимо. Он стал считать, что провалился на самое дно жизни, и теперь как личность не стоил и ломаного гроша. Он возненавидел окружающий мир и, начисто опустивши руки, стал пить горькую. И казалось, что конец Семена Петровича уже не за горами, когда Анна Евгеньевна внезапно исчезла, оставивши записку, что якобы уехала навсегда к тетке в Кологрив.

И тогда Семен Петрович буквально восстал из мертвых! Он выкинул на помойку ножи, ножницы и электробритвы. Он вытащил из тайника свою немецкую опасную бритву. Он с нежностью и восторгом оправил ее, и его жизнь заиграла яркими красками.

А что до Анны Евгеньевны, то доехала она до Кологрива или нет – нам об этом ничего не известно.

Валентин Евгеньевич сидит в кресле посреди комнаты. С обеих сторон от него возвышаются стопки круглых настенных часов, оглушающих своим тиканьем весь дом. Валентин Евгеньевич не спеша берет ходики в свои массивные руки, и с хрустом разломавши их пополам, бросает за спину, где уже возвышается целая груда разломанных надвое часов.

Входит Варвара Сергеевна.

– Что это вы делаете, Валентин Евгеньевич?

– Да ничего особенного, Варвара Сергеевна. Всего лишь останавливаю время.

– Вот как? Но я вижу только, что вы банально ломаете превосходные настенные часы. Что, боюсь вас огорчить, вряд ли остановит время хотя бы на секунду.

– Я бы, Варвара Сергеевна, особенно не торопился с выводами. Вот скажите, отчего вы сегодня задержались?

– Ну, тут я не виновата. Напрасно прождала своего парикмахера. Он не явился в назначенное время. Впрочем, пустяки – я вызвала другого. И конечно он явился позже. Оттого и задержка. А что?

– Ну, допустим. А как, Варвара Сергеевна, вы сегодня позавтракали?

– А к чему это? Ну ладно. Позавтракала отвратительно. Молочник не принес свежего молока. Я отправила к нему кухарку и та тоже куда-то запропастилась. Пришлось пить старый чай с зачерствевшим хлебом. Кошмар! Если кухарка посмеет объявиться, то я ее немедленно рассчитаю! Но к чему эти вопросы?

– К тому, что ни парикмахер, ни молочник, ни кухарка, совершенно невиноваты в произошедшем. Скажем так – их время остановилось. Буквально.

– Что за вздор! Время не может остановиться!

– Вы так думаете? Ну, хорошо. Я вам сейчас покажу.