Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал второй

– Я сказала – убирайся, поганый развратник! Что бы духу твоего тут больше не было!

– Но за что же, Машенька? Ведь я же тебя так люблю!..

Павел Семенович сел на пол, прижался спиной к двери и схватился за голову. Его мутило после давешних возлияний и неудачного прыжка.

– Чертовщина какая-то! – пробормотал он и легонько тюкнулся затылком о дверь. – Машенька, голубушка, ну за что же? Ведь я не сделал ничего предосудительного!

– Ты еще здесь, мерзавец?! Вот погоди! Я сейчас милицию вызову!

– Да за что же ты меня так, Машенька! – от обиды Павел Семенович пустил слезу. – Ведь я так люблю тебя, мое солнышко!

– У-БИ-РАЙ-СЯ ВОН, старый козел!!! Сколько можно тебе, алкаш поганый, объяснять? Из раза в раз! Почти каждое утро! Это не выносимо!

– Но Машенька…

– Когда ты наконец вобьешь в свою дурную голову: Я – не твоя Машенька! И никогда не была ею! И даже гипотетически! А твоя Машенька (и как только эта овца тебя терпит?) живет в соседнем подъезде! И если ты сию секунду не уберешься отсюда, я действительно вызову милицию и засужу тебя к чертовой матери! Пшел вон!!!

Павел Семенович осмотрелся, икнул, почесал разбитое лицо и, сказавши «Ой!», бросился вон из чужого подъезда.

Павел Алексеевич осторожно ступенька за ступенькой спускался в погреб, силясь хоть что-нибудь разглядеть в кромешной тьме.

Однажды из экономии он выкрутил лампочку на лестнице, оставив освещение только в глубинах погреба. И теперь, когда те самым подлым образом одновременно перегорели, пришлось предпринять для их замены эту опасную вылазку.

Кроме прочего, когда Павел Алексеевич открыл погреб, в его сырую темень юркнули два наглых кота в надежде поживиться окороком, пока хозяин героически спускается вниз. А поскольку между котами и Павлом Алексеевичем взаимного доверия не наблюдалось, то опасность промахнуться мимо ступеньки существенно осложнялась возможностью наступить на одного из подвернувшихся под ноги супостатов, которые, по мнению Павла Алексеевича, вполне способны на подобную подлянку.

Но вот лестница мужественно преодолена и Павел Алексеевич, с облегчением ступивши на холодный цементный пол, немного пошарил руками в темноте, пытаясь нащупать хоть какой-нибудь ориентир. Однако ничего поблизости обнаружить не удалось, зато урчание и чавканье наглых котов прекрасным образом указывало на расположение окорока. А как раз налево в шаге от окорока свисал первый светильник.

Осторожно, шаг за шагом, Павел Алексеевич пошел на звук и вскоре споткнулся об одного из нарушителей, который взревел почти человеческим голосом. От неожиданности и потери равновесия Павел Алексеевич грохнулся на пол, пребольно ударившись головой об ящик с консервами и придавив своим телом второго нарушителя.

В общем, когда Павел Алексеевич пришел в себя, то, судя по гробовой тишине, нарушители уже покинули погреб, несомненно, по мнению Павла Алексеевича, прихвативши с собой остатки окорока и возможно даже пару банок тушенки, с целью слизывать с них солидол.

Мужественно преодолев боль от многочисленных ушибов, Павел Алексеевич поднялся с пола и, водя руками над головой, занялся поисками первого светильника.

Когда, к неописуемому облегчению Павла Алексеевича, светильник был нащупан, и новая лампочка радостно осветила помещение, Павла Алексеевича взяла оторопь. За то время, пока он был недвижим, коты не только сожрали окорок! Они умудрились слопать все колбасы, подвешенные под потолком, слизать весь солидол с банок с тушенкой, уничтожить запасы копченого сала и, что больше всего потрясло Павла Алексеевича, опорожнить бидон с брагой! И теперь два огромных в доску пьяных мохнатых мешка возлежали на ящиках с картошкой и, тараща на Павла Алексеевича бесстыжие глаза, прикрывали лапами свои зычно икающие пасти!

Ни чего не сказал Павел Алексеевич. Он только обратно выкрутил лампочку, тихо преодолел вновь воцарившуюся кромешную тьму и, выбравшись из погреба, запер его на замок, а ключи забросил далеко в поле…

Павел Афанасьевич прогуливался вдоль берега реки, внимательно наблюдая за рыбаками, чем вызывал откровенное неудовольствие оных.

Рыбаки недобро поглядывали на Павла Афанасьевича и, когда тот проходил мимо, строили ему отвратительные рожи, показывали дули и всяческие неприличные жесты. Особо смелые тихонько матерились, обзывая Павла Афанасьевича по маменьке, папеньке и по всем остальным его родственникам. В ответ Павел Афанасьевич лишь посмеивался и, как бы невзначай, постреливал дуплетом над головами рыбаков из своей старенькой двустволки, что давало присутствующим серьезный повод с ним не связываться.

Когда же Павла Афанасьевича прогулка изрядно притомила, он повернул к дому, а рыбаки, собравшись вместе, стали держать тайным совет, как им избавиться от его назойливого присутствия.

После долгих споров и жарких дебатов рыбаки пришли к единому мнению, что Павла Афанасьевича, пока он с ружьем, не утопить, не задушить не извести еще каким-либо способом не получиться, и, следовательно, для начала необходимо его как-то этого ружья лишить. Для этой цели был разработан настолько сложный и хитроумный план, что даже сами рыбаки не до конца понимали всех тонкостей. Больше всего сомнений вызывало задействование в плане диких пчел, психически нездорового лося, а также расположение звезд и планеты Нептун.

Но, несмотря на недопонимание отдельных моментов, план был полностью осуществлен, после чего немного пришибленный Павел Афанасьевич более не изъявлял желаний прогуливаться вдоль берега реки.

Павел Евгеньевич объявил бойкот Виталию Валентиновичу вот по какому поводу: дело в том, что всякий раз, когда они выпивали и закусывали, Виталий Валентинович, подлец эдакий, называл Павла Евгеньевича нехорошими словами и в частности дураком.

И всякий же раз, когда это происходило, Павел Евгеньевич, будучи потомственным кузнецом, хватал молот и ломал Виталию Валентиновичу ноги, на что Виталий Валентинович начинал ругаться еще громче и к тому же по матушке.

А Павел Евгеньевич терпеть не мог, когда при нем выражаются, поэтому он тут же начинал недоливать спиртного Виталию Валентиновичу, валяющемуся с переломанными ногами под столом. На недолив Виталий Валентинович страшно обижался, называл Павла Евгеньевича жлобом и скотиной и уползал в ближайший травмпункт. А Павел Евгеньевич допивал водку, убирал со стола и шел спать.

И вот однажды, во время таких дружеских посиделок разошедшийся Виталий Валентинович выдал такую тираду про Павла Евгеньевича, что у того даже молот из рук выпал, благополучно попав по пальцу ноги. И тогда Павел Евгеньевич сгреб Виталия Валентиновича в пригоршню, рявкнул, что отныне объявляет ему бойкот и отнеся того в уборную, бросил в унитаз и тщательно смыл.