Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал второй

Это был последний таракан в квартире Павла Евгеньевича.

Павел Матвеевич сидел на кухне и задумчиво кушал недоваренные макароны, запивая их сырой водой.

Дело в том, что он уже долгие годы жил в полном одиночестве, и так и не научился готовить. Вот и приходилось кушать недоваренные макароны, подгоревшую яичницу, пельменную кашу и прочие не очень-то аппетитные вещи. А питаться в каких-нибудь, там, столовых или ресторациях, Павлу Матвеевичу не позволяло его финансовое неблагополучие.

Впрочем, данное неблагополучие много чего не позволяло Павлу Матвеевичу, к чему он относился с каким-то философским хладнокровием и аскетичным спокойствием. Таким же образом он относился и вообще к своей одинокой невеселой жизни. Поэтому, когда дверь на кухню с грохотом распахнулась, и ему в лицо со свистом влетела мокрая грязная половая тряпка, Павел Матвеевич несколько растерялся.

Стянув тряпку с лица и выплюнув не дожеванные макароны обратно в тарелку, Павел Матвеевич, с кухонным ножом наперевес, осторожно выглянул в коридор. Однако, там никого не оказалось. Обследование квартиры так же не принесло никаких результатов.

Почесав ножом залысины, Павел Матвеевич решил, что произошедшее скорее всего ему почудилось, и поэтому, пожав плечами, он вернулся на кухню, где растерялся вторично, так как тарелка с макаронами исчезла, а вместо нее на столе на невесть откуда взявшемся подносе сидел совершенно незнакомый кот, вылизывающий себя самым неприличным образом.

Павел Матвеевич пребольно ущипнул себя за бровь и осторожно тронул кота острием ножа. А кот, видимо не привыкший к таким фамильярностям, злобно шикнул и прошелся когтями по щеке Павла Матвеевича.

От такой неожиданности Павел Матвеевич ненадолго упал в обморок, а когда пришел в себя, то противного кота уже не было, а на месте подноса стояла закрытая крышкой кастрюля, из которой совершенно явственно доносилось какое-то шебуршание и позвякивание.

Павел Матвеевич не решился снять крышку. Вместо этого он осторожно взял кастрюльку и выбросил в открытую форточку. Но когда повернулся к столу, кастрюля опять стояла на месте. Тут, конечно, Павел Матвеевич немного поэкспериментировал с различными способами избавления от злосчастной кастрюли, но чтобы он не предпринимал, та всегда вновь оказывалась на столе.

«Видимо никуда не денешься…» – грустно подумал Павел Матвеевич и снял крышку: в кастрюле лежала давешняя грязная половая тряпка, которая и издавала все эти шебуршащие и позвякивающие звуки.

И тогда, наконец, Павел Матвеевич почувствовал себя плохо.

С превеликим трудом он добрался в спальню до прикроватной тумбочки, в которой лежали прописанные ему по выписке из психиатрической лечебницы лекарства, и которые Павел Матвеевич еще третьего дня решил больше не принимать…

Какой-то пакостник повадился названивать по ночам Валерию Борисовичу, называть его натурально дураком и бросать трубку. Причем этот мерзавец умудрялся каждый раз изменять голос до неузнаваемости, так что Валерий Борисович по-началу считал, что этих пакостников целая кодла.

Но со временем, он уловил один и тот же дефект речи и понял, что пакостник все-таки один и к тому же женщина. Этот факт еще больше огорчал Валерия Борисовича, так как он не припоминал, что бы причинил обиду какой-нибудь даме. Да и перебрав в памяти всех знакомых дам, он не смог сопоставить замеченный дефект речи ни с одной из них. Посему выходило, что дама, к тому же, еще и совершенно незнакомая.

Через месяц еженощных многоразовых звонков Валерий Борисович и впрямь стал чувствовать себя круглым дураком. Кроме того, на него нельзя было смотреть без сострадания. От хронического недосыпания он осунулся, имел зеленоватый цвет кожи и вообще очень запущенный вид, так как практически совершенно перестал умываться, бриться и как-либо следить за собой. В общем, полное истощение организма, стресс, нервное расстройство, и общий упадок духа и сил. Другой бы, на его месте, давно бы уже написал на хулигана заявление в милицию или, на худой конец, отключил бы телефон к чертовой матери, но по каким-то неясным причинам Валерий Борисович этого не делал и всегда исправно брал трубку.

– Дурак! Бя-бя-бя! – кричал в трубку голос и тут же следовали короткие гудки, после чего Валерий Борисович падал на стул и тихо плакал, клянясь самому себе, что больше трубку брать не будет.

Но вот раздавался новый звонок и он снова брал:

– Ты кто, козел? – грозно спросил совершенно незнакомый мужской голос.

От неожиданности Валерий Борисович даже не нашелся что ответить.

– Что молчишь, падла! – продолжал голос. – Я ведь тебя все равно найду! Найду и популярно обрисую, как чужим женам по ночам названивать! Своей Светке уже обрисовал под оба глаза, теперь и твоя очередь, козел!

Валерий Борисович выронил трубку и упал в обморок. И с того самого момента более его никто по ночам не беспокоил.

Михаилу Гавриловичу приснилось, будто он не Михаил Гаврилович, а палтус горячего копчения, лежащий на грязном прилавке рыбного магазина. Палтусом он был превосходным, копченым в самую меру – не сухим и не до хлябей, шкурка золотом поигрывает, и аромата такого, что даже у самого себя во сне слюнки текли.

И вот лежит Михаил Гаврилович, будучи копченым палтусом, на прилавке и вроде как превосходно себя чувствует. А вокруг прилавка ходят различные покупатели и, принюхиваясь, прицениваются.

И тут одна гражданочка, ну прямо была бы рыбой – Михаил Гаврилович, палтус, с удовольствием бы с ней моло́кой поделился, осторожно так своим хрупким пальчиком в золотистый бочок его потыкала и говорит своим музыкальным голосом продавщице:

– Ах, какая превосходная рыбка! Я прямо влюбилась! Взвесьте мне, пожалуйста, ее целиком!

Тут, конечно, Михаил Гаврилович сильно обрадовался, что не старухе какой беззубой достался, а такой привлекательной барышне, и сдуру хвостом забил, на манер собаки. А барышня такое дело увидела и в обморок хлопнулась. А продавщица и вовсе с перепугу Михаила Гавриловича стала мухобойкой лупить, да так, что тот с прилавка слетел и на куски развалился. А она его еще тогда и топтать начала.

И тут уж Михаил Гаврилович такого отношения к себе, как к палтусу, терпеть не стал и… проснулся в отвратительном расположении духа.

А чего? Все правильно! Коли ты палтус горячего копчения, то и нечего перед симпатичным барышнями хвостом вилять.

А знаете, как Петр Семенович научился летать без всяких крыльев и наркотиков? Не знаете? А очень просто!

Он, внимательно изучив труды немецкого ученого Рудольфа Эриховича Распе, смастерил довольно остроумное устройство: к стальному обручу, закрепляющемуся ремнями вокруг груди на уровне подмышек, был прикреплен трамвайный пантограф, чьи пружины были усилены рессорами от «Запорожца». А к полозу пантографа с помощью сварки крепились тиски с резиновыми накладками. Довершал конструкцию мощный управляющий рычаг, регулирующий положение шарнирных рычагов пантографа.