Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал первый

– Да ну вас, Павел Игнатьевич! Оружие… Для детей разве: можно ружье изображать или большой пистолет.

– Зря смеетесь, Елизавета Павловна! Это, конечно, не ружье и даже не пистолет, но оружие не менее опасное! И, кроме того, совершенно бесшумное!

– Конечно – какой же тут шум от деревяшки? Разве только по кумполу кому-нибудь приложить. Да и то, шум от хозяина кумпола приключится.

– Вот тут вы правы, Елизавета Павловна! Именно, что приложить! Но приложить находясь на приличном расстоянии: дикарь прячется в засаде и поджидает, когда его жертва покажется на горизонте. И как только она появляется, дикарь кидает в него бумеранг!

– Тю! Чем кривую палку кидать – уж лучше камнем, оно надежнее! Как приложит, так приложит.

– Ну, Елизавета Павловна, во-первых, камень так далеко не добросишь, а во-вторых, в отличие от бумеранга, камней не напасешься.

– А что, у них там эти деревяшки под ногами валяются?

– Под ногами они, конечно, не валяются, но обладают замечательным свойством: если бумеранг не попал в жертву, то он возвращается обратно к хозяину! Представляете?

– Ох, и заливать вы, Павел Игнатьевич! Да где это видано, чтобы палка обратно возвращалась? Разве что в руке того, в кого попала! Брешете вы все, Павел Игнатьевич, как воду пьете! Чего только не насочиняете, чтобы меня соблазнить! Но только уж не надо меня за дуру деревенскую держать! Это оскорбительно, в конце концов! Я уж лучше к Тюлеву пойду – ему тоже с оказией кой чего прислали. Из Парижу. И он обещал эти духи мне сосватать, коли приду. Так что сидите тут со своей палкой и поджидайте дур неученых. Прощайте!

Елизавета Павловна резко встала и вышла в сени, хлопнув дверью.

А Павел Игнатьевич неспешно встал с кресла, подошел к распахнутому окну, заприметил удаляющуюся по тропке Елизавету Павловну, усмехнулся и резко метнул африканскую кривую деревяшку ей вслед.

С оказией, так сказать.

– Бурум-бурум, – весело сказал Дмитрий Петрович и, зычно икнувши, упал со стула. При этом он зацепил скатерть и обрушил на пол тарелки, вазы и супницы с кастрюльками.

– Скотина! – выругалась Елена Арнольдовна, и в гневе швырнула в Дмитрия Петровича вилку, да так, что та воткнулась ему прямехонько в лоб.

В ответ Дмитрий Петрович, осторожно потрогав вилку, громко рассмеялся и, крикнув «Держи ответку!», метнул в Елену Арнольдовну кастрюлю. Да так, что та наделась на супругу на манер рыцарского шлема, полностью скрыв лицо.

Насилу вынув голову из кастрюли, совершенно взбешенная Елена Арнольдовна, метнула в продолжающего громко ржать Дмитрия Петровича еще несколько вилок, а заодно и столовые ножи, отчего голова супруга стала походить на ощетинившегося ежа. После чего вновь водрузила кастрюлю на голову в качестве бронебойного шлема.

Оценив превосходство защиты Елены Арнольдовны от проникающих ранений, Дмитрий Петрович воспользовался шумовым оружием – стал со всего размаху стучать по кастрюле, на голове супруги, другими кастрюлями и супницами. Последние хоть и держались не долго, но в плане шума были эффективнее, так как в момент разлома ужасающе скрежетали осколками по эмали.

В какой-то момент Елена Арнольдовна не выдержала психической атаки и, изловчившись, боднула шлемом Дмитрия Петровича в пах, отчего тот потерял способность смеяться, а также и равновесие.

Падая, он зацепил Елену Арнольдовну, и они вместе повалились на пол, где предались плотским утехам, после чего, сели пить чай с малиновым вареньем.

Семен Петрович, выкушавши с утра графинчик водочки под соленый огурчик и маринованный грибок, теперь возлежал на диванчике и, почесывая свое безмерно волосатое пузо, задумчиво рассматривал потолок, равномерно засиженный мухами.

– Хорошо-с, – думал Семен Петрович. – Вот возлежишь себе на ложе и ничегошеньки больше и не надоть. Ну, то есть, совершенно! Другие-то, небось, суетятся чего-то, рыщут, скачут, работу работают – а ты лежи себе на диванчике и в ус не дуй!

Тут Семен Петрович почувствовал под пальцами, почесывающими пузо, нечто странное, и, приподнявши голову, обнаружил, что на пузе, средь волосяных зарослей, довольно бесцеремонно копошатся черви и какие-то жуки.

– Ах ты ж!!! – вскричал Семен Петрович и попытался вскочить с дивана, отчаянно обтряхивая пузо.

Однако ни вскочить, ни стряхнуть мерзость ему не удалось: какая-то невидимая сила намертво пригвоздила его к дивану. Да так, что и двигаться стало не возможно, не то, чтобы встать.

– Что за дьявольщина?! – прохрипел Семен Петрович, не оставляя отчаянных попыток оторваться от дивана. – Помогите!!! Кто-нибудь!..

Но тщетно. Никто не шел к нему на помощь.

И только лишь спустя несколько дней, когда невыносимое амбре, наконец, стало надоедать соседям и те вызвали милицию, к Семену Петровичу помощь пришла.

– Ну, наконец-то! – обессиленно прохрипел Семен Петрович милиционерам. – Я уж почти неделю тут лежу – ни пожрать, ни в уборную сходить! Только мне не милиция нужна, а доктор – позовите врача! И стряхните кто-нибудь с меня эту гадость!!!

Семен Петрович, сделав нечеловеческое усилие бровями и глазами, указал взглядом на червей и жуков, уже полностью покрывающих его тело.

– Ишь ты! – сказал один из милиционеров. – Ну и рожа!

– Посмотрел бы я на тебя, если бы из твоей башки тоже топор торчал, – ответил другой. – Небось, еще и не такую бы рожу скорчил.

– Ну, это – да. Как оформлять будем?

– Как-как… Бытовуха. Квартира вроде не ограблена, значит, кто-то из собутыльников его приложил – так что быстро найдем. Зови понятых, Сань, а я пока протоколом займусь…

– Ладно! Но все-таки рожа у него уж больно зверская…

И тут внутри Семена Петровича страшно похолодело, он издал шипящий звук, и его сознание рассыпалось в прах.

Петр Афанасьевич, раздобывши где-то бронзовый бюстик какого-то африканского диктатора, подвесил его на веревку, и, со свистом раскрутив, приложил к голове Семена Егоровича.

Семен Егорович не был йогом или, там, каким-нибудь шаолиньским монахом, однако такой фортель пережил, и даже отодрав от головы бюстик, без всяких, там, раскручиваний, ответно приложил к голове Петра Афанасьевича.

Видавший виды череп Петра Афанасьевича ответного подвоха не ждал, и пришел в полную негодность, отчего сам Петр Афанасьевич натурально преставился.

А Семен Егорович, заштопавши суровой ниткой дырку в своей голове, спокойно допил чай с малиновым вареньем, и, обтерев бюстик африканского диктатора от запчастей Петра Афанасьевича, сунул его в карман, перешагнул через поскучневшего друга и удалился по своим делам.

Так что, будете в гостях у Семена Егоровича, обратите внимание на рояль – бюстик и ныне там.