Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал первый

Первые внуки полезли спустя три года и три месяца. И, причем, только у младшего. Старший, видишь ли, весь в учебе, некогда. У среднего из-за нервного бизнеса с мужским здоровьем нелады. А младший хоть и идиот-идиотом, да в итоге догадался, что с молодой женой делать. И так догадался, что ажно в раж вошел! И спустя еще три года и три месяца, после первого потомства, во дворце от этих внуков уже проходу не было! Хоть засаливай! А младший все никак успокоиться не может. И что самое паскудное, что все эти внуки пошли в папашу. Один в один. Кругом валяются, пускают слюни и дико хохочут.

В общем, понял царь Аристарх, что и с внуками не выгорело, и от огорчения преставился. Такие дела.

А внуки, кстати, заполонили все царство в миллиардном количестве и стали проникать в сопредельные государства для последующего размножения. Говорят, кроме дуста их ничего не берет…

Как-то раз, прогуливаясь в неясном измерении, Федор Игнатьевич столкнулся нос к носу с астральным оленем. Но поскольку измерение, как мы уже отметили, было неясным, и неясным до такой степени, что зачастую и вовсе ни черта нельзя было разобрать, то Федор Игнатьевич принял астрального оленя за неуравновешенного лося.

– Сам ты лось! – обиженно сказал астральный олень, прочитавши мысли Федора Игнатьевича и уковылял куда-то в неясность.

– Какой странный тип, – подумал Федор Игнатьевич и громко крикнул: – Еще раз встречу – рога посшибаю, лось сохатый!

В ответ Федору Игнатьевичу прямо в голову прилетела лошадиная подкова, из-за чего он из неясного измерения мгновенно переместился в измерение с неясностями, что, конечно же, уже совсем другое дело.

«Вот сейчас! – восторженно думал Михаил Матвеевич, сидя в шкафу, – Вот сейчас откроется дверь, она войдет и…».

Михаил Матвеевич в нетерпении заёрзал, отчего обрушил на себя вешалки с одеждой.

«Ах, дьявол, – мысленно выругался он, – Этого еще не хватало! Она войдет, а я тут в платьях запутавши… Эдак и шею сверну, когда выскакивать буду».

Михаил Матвеевич судорожно, на ощупь, стал развешивать все обратно, отчего шкаф отчаянно заскрипел.

«Да что ж ты скрипишь, окаянный! – вновь выругался он, – Ты ведь эдак меня с потрохами выдашь!»

Решив, что белье можно будет развесить и после, он осторожно втоптал его в угол и затих.

«Ну, давай же – входи! – не сдерживая улыбки, думал Михаил Матвеевич, – Ах, что сейчас будет! Воображаю себе! Вот она сейчас войдет и…».

Михаил Матвеевич вновь заерзал от нетерпения.

«Ну где же ты? – думал он, – Пора уже входить! Вот сейчас! Ну же! Давай!..»

В коридоре скрипнули половицы, отчего Михаил Матвеевич задержал дыхание и замер. Даже восторженные мысли о предстоящем сжались в сладкий, мучительно нетерпеливый комок, готовый разорваться в любую секунду.

«Ну!..» – взмолился разум Михаила Матвеевича, и дверь в спальню еле слышно отворились.

– Та-дам!!! – вскричал совершенно нагой Михаил Матвеевич, выскакивая из шкафа.

– Падла!!! – вскричал, не вовремя вернувшийся из командировки, ошалевший муж…

В семье Забубиных царили прямо-таки запредельные страсти.

Судите сами: сначала загадочным образом главу семейства постигает внезапная смерть от отравления некачественной водкой.

Потом на его поминках травятся на смерть еще двенадцать человек. И все как один – родственники усопшего. Причем травятся они все от той же самой водки, коей в подполе оказалось несколько ящиков: просто вдове было жаль выливать пойло, чтобы потом еще тратиться на спиртное для поминок.

Таким образом, количество усопших резко возросло, так как и на их поминки выставили туже самую водку. Эту вакханалию решительно прекратил новый супруг вдовы, который о чем-то таком догадывался и поэтому все внушительные запасы смертоносного пойла беспощадно, нет, не вылил, а продал в соседнее село.

Вскоре это село прекратило свое существование ввиду резкого вымирания местных жителей, которых и так-то было не так уж и много.

Новый предприимчивый супруг вдовы вскоре и сам стал вдовцом, так как любезная супруга, поперхнувшись бутербродом с колбасой, приказала долго жить.

Никто уже и не удивился тому факту, что на ее поминках таинственным образом так же неудачно поперхнулись бутербродами все ее родственники. Хотя особо смелые очевидцы и приоткрывали завесу таинственности, утверждая, что за процессом поедания бутербродов следил лично вдовец с двустволкой в руках.

Сам вдовец тоже долго не протянул, так как имел неосторожность повторно жениться на какой-то подозрительной Клавке-Два-Штриха, которая из-за значительного количества наколок имела натуральный синий цвет кожи, чем приводила в неистовство всех местных собак.

Ну, тут в смерти вдовца ничего таинственного особо и не было – одним прекрасным утром его нашли в уборной с заточкой между ребер, а Клавки-Два-Штриха и след простыл.

Говорили, правда, что она периодически устраивала набеги с бандой головорезов на окрестные села, но тут уже нам рассказывать нечего, так как сами мы не в курсе.

Прогуливался как-то раз Степан Лукич по берегу реки, предаваясь различным философским измышлениям, которым так способствует выпитая на кануне бутылочка первоклассного первача. Прогуливался и вслух размышлял:

– А ведь, в сущности, это не я прогуливаюсь по берегу реки… В сущности я вообще стою на месте… Это сам берег прогуливается подо мною… И река прогуливается рядом со мною… И лес этот с птичками и зверушками… А я просто стою и наблюдаю за происходящим… Да-с… Даже, честно говоря, уже ноги побаливают от столь продолжительного стояния… Пожалуй стоит прилечь…

И Степан Лукич завалился в кусты.

А берег реки, сама река, лес с птичками и зверушками, продолжили свою прогулку, так что вскорости Степана Лукича занесло к черту на кулички и, после того, как он пришел в себя, ему понадобилось двое суток, чтобы добраться обратно домой.

Валентин Егорович напился денатурату с политурой и теперь прогуливался по улице, пребывая в благодушном приподнятом настроении. Он игриво строил глазки встречным дамам, затейливо срыгивал фантастическими зелеными парами и насвистывал веселую мелодию. Кажется что-то из Шопена вперемешку с Брамсом.

Легкий променад Валентина Егоровича, как правило, оканчивался возле магазина автозапчастей – там Валентин Егорович догонялся незамерзающей жидкостью для стеклоомывателя, делал несколько понюшек аккумуляторной кислоты, пшикался аэрозолью для растворения ржавчины и направлялся в сторону дома. Все так же строя глазки, срыгивая ядовитыми парами и насвистывая Моцарта вперемешку с Бахом.