Алексей Козлов - Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz

Ха! Нет, вы слышали эту историю? Странно! Все на ушах стояли, когда это случилось! Наша Вознянка, хоть и маленькая речка, и почти заросла совсем камышом, в минуту стала знаменитой на весь мир. Говорили, этот человеко-ящур заплыл через многие реки из южных морей! Нам, жителям города всё равно приятно было, что о нас по телевизору сказали в благожелательном тоне. Сколько ж ему пробираться пришлось? И как? Там в реках одни коряги, потопленные баржи, целые деревья во весь рост! Морёные дубы под водой безлистыми кронами шумят! В иных местах колючая проволока и камыши! Рыбаки и старатели с серпами! Народные хоры! Хищные женщины и жестокие дети! Почему он шёл задом наперёд? Почему не остался в цивилизованной Европе? Заблудился, наверно, бедолага мореход! Синдбад! Что ему делать было в нашей Фиглелэнда? Лапти шить? Щи хлебать лаптем? Шить щи хлебалом? Как его поймали, из Англии сразу приехали разные специалисты с лупами его рассматривать. Из того же института, который сто лет назад Левшу изучал. Целую конференция устроили, когда решали, куда определить такую диковинку! К какому виду отнести чудо-юдо гнилоурское? Думали, рыба ли это, или млекопитающееся. Они были все восхищены, так он их ошарашил своим видом. Сначала его связали, и им долго КГБ занималось, пока не поняли, что ихтиандр в самом деле говорить по-человечьи не мастак! На детекторе лжи он только верещал и сопли пускал. А потом стал плакать. Тут они и их ордена обломились по-чёрному! Просто ни бум-бум! Думали, что долгожданного шпиона поймали! Генералы уже на лацканах дырки просверлили, чуя себе надёжную поживу, а маршалу славу. А пойманный водяной чуть коньки не отдал и не задохнулся в затхлом воздухе ихней конторы. Потом таки додумались этого интиандра сначала в тазик выпустить, потом в ванну, а потом уже, когда до властей дошло, с кем они имеют дело – в бассейн. Там он чуток отошёл, отдышался, стал есть клёцки из ламинарий, и скоро все заметили, что морской чудик с интересом поглядывает из воды на девок. Выглянет – и занырнёт. Занырнёт и сидит на дне, закрыв глаза, как буд размышляя. А потом выглядывает. Выглянет – и обратно на дно. Потом он из камней сделал пещеру и камин. Ни хрена он по-нашему не говорил, свистел только, цокал языком зелёным, как дрозд, кожа тоже зелёная, в пупырях каких-то мерзких, на ногах грубые когтистые ласты с коричневыми перепонками и когтями. Пиписка маленькая, но мясистая. Лицо удлинённое, зеленоватое. Глаза выпученные, красные, круглые, как линзы, взгляд осмысленный и вроде бы даже дерзкий. Сначала он чурался сала и другой человеческой еды, но потом стал и это есть за милую душу. В компоте ковырялся пальцем и распаренные сливы выбрасывал на пол. Может, и шпион на самом деле! Или наш земляк так перепился, и деградировал, что в белую горячку впал и чешуёй покрылся в реке? Такие случаи здесь тоже не единичны! Бывает!

А на следующий год случилась вообще беда! В Антарктиде было зимой так холодно, так дико, так страшно, что стада летающих королевских пингвинов покинули давно обжитые территории, на быстрых крыльях преодолели бескрайние пространства Маитти, и таким образом скоро появились над ничего не подозревавшим Нежнотраховым в разрезе чёрных грозовых гряд. Все ждали бурю, а дождались пингвинов!

Пингвины! Пингвины! Пингвины!

Вы помните ль радость мою!

Пингвины появились с тем, чтобы обрушиться миллионами тушек на кошерную метерологическую станцию и ГУМ, нашу товарную Мекку. Неделю не было никакого движения в городе из-за них, всё было покрыто толстым слоем драгоценного панцирного гуано, ниспосланного с небес, а человеческую речь заменял милый птичий клёкот. Город впервые стал бел, как Иеруссалим. Белее Иеруссалима! Над городом носился бездомный цепеллин, отслеживая диспозицию. На Большой Дворянской на крепких ногах долго стояла только одна большая печальная курица, не зная куда податься. А потом подожжённые со всех сторон запылали Бадаевские склады. Все опупели и впали в ступор! Наверно, это преодетая курица, засланная ЦРУ подожгла склады.

Пингвинов сгубила медлительность и высокие вкусовые свойства их чресел, раскушанные впервые бомжем Микишей Чаловым, жившим брахотными дарениями горожан у Петропавловского коллектора и в нём.

Первыми жертвой бездомных чревоугодников, правда, пали не королевские пингвины, а домашние голуби, за ними последовали вкусные корейские собаки. Потом опустели от кабанов заповедники и заказники. Перелётные пингвины продержались дольше всех.

В дальнейшем пингвины были все переловлены и съедены бомжами, пухлыми жрецами и членами партии «Единая Фиглелэнд», которым был не чужд известный гедонизм. Один морж остался. Он сейчас президент страховой компании «Адверп». Всё понятно? Ну, я пошёл! Господа! Где мой клёвый кепель?

Когда любишь своего героя просто так, а не за что-то, добрые люди про тебя могут сказать, что ты уже стар и сентиментален. Примирение с миром и приятие его таким, каков он есть, свидетельствует о старости, печали и смирении. В новых водах, с тяжёлым чемоданом воспоминаний трудно плыть против течения! Почти невозможно! Но это пока не о нас! Мы плывём!

Стихотворение написано в мартовские календулы и претенциозно названо мной «Печаль». Слушайте! Зачитываю!

Как вам моё новое стихотворение? Ничего? У меня есть и лучше! Саша Пушкин может просто отдыхать! В духе шестидесятников, мать их! Называется «Бессонница». Могу почитать! Как не надо? Надо! Надо, Федя, надо!

Или такое, называется «Кино»… А? Простите, тут я хозяин, читаю:

Ещё? Как не надо!? Да! Тогда я историю вам расскажу!

Это всё шутки-прибаутки!

Мне бы не надо рассказывать о той тяжёлой поре моей жизни, надо бы молчать в трубочку, как многие умники у нас делают, да я думаю, нет, не буду молчать, не дождётесь! Я расскажу всю правду! Пусть меня за неё сварят в котле, как Жанну дэ Арк или Робин Гуда, лучше повесят, как Кейтеля, (мировой вояка был, я вам скажу) чем Великая Правда в подвале моей памяти сгниёт и уйдёт в небытие! Мой приятель мне часто говорил, мол, всё кончается на свете, всё уходит… Я слушал эти разговоры хоть и без всякого энтузиазма, но с вниманием. Ну просто Пигмалион какой-то был, тьфу, этот, как его, Эрехтейон.., нет, Парфенон… В общем… а, вспомнил, этот, Экклезиастр, точно, Экклезиастр! Мировой был парень! Две тысячи лет его до дырок зачитывали схоласты и столпники по всему миру! Киники сраные! Хорошо, что вы мне напомнили, как его звать, а то ведь есть такое непроизносимые фамилии, которые запомнить совершенно невозможно! Мкртчан к примеру! У великого человека должна быть красивая фамилия и имя, например Данте Алигьери, или Роберт Бернс, или Вильям Шекспир или Филиппо Брунеллески. А чем плох Диего Веласкес? Рембрандт ван Рейн? Мигель Сервантес? Фред Гомер? Если у них есть звонкая фамилия, тогда их всех помнят веками, хотя не знаю, есть ли какой толк в такой памяти. Всё равно никто ничего в них не понимал и тогда, когда они ещё жили, и после смерти не понимал, а уж теперь точно ничего никогда не поймёт. Так уж жизнь устроена, что другого человека понять почти невозможно. Это как бы другая планета, со своей жизнью. А они были крепко-накрепко связаны со средой, временем, поколением, как описать мотивы их жизни? Их надежды, мечты? Что мы знаем о Древнем Риме, кроме баек и недостоверных заказных историй, которые римские писаки переписывали по дюжине на дню? Ничего! Так вот, я об Экклезиастре! Он всё о бренности сущего зудел, мол, и всё он испытал, и там был, и здесь, и всех-то он женщин переимел, и то было, и это уже было, ничего в этом нового! Он какими-то афёрами разбогател, как Крез, и радовался этому до чёртиков, а потом оказалось, что и тут он не в первых рядах, кругом одни Морганы и Рокфеллеры, он на фоне их – чмо болотное! Какой позор, оказывается, есть ещё хрены богаче его в мильон раз! Итак, всё пройдя, и огонь и воду, и золотые трубы с медными заклёпками, наконец, до него, как до жирафа, дошло, что не у одного его это было, а и удругих людей точто такое же! И хоть у всех всё когда-то было, все они всё равно умерли, и их давно нет! А их достояние поделили какие-то проходимцы. Дети, тёщи, девери, снохи. Не-ту-ти! Открытие поколебало все устои! Ну, он и огорчился страшно. На уши всех в юрте поднял, беситься стал, неделями ничего ни ел, ни пил из-за этого, и всех заколебал своими придирками.