Андрей Абинский - На флоте бабочек не ловят. Морские рассказы

Чирк! Лалетин запалил свой примус в победный сороковой раз.

Договор дороже денег. Пока публика поздравляла кочегара, отстоявшего честь русского оружия, стармех вернулся из каюты с пол-литровой банкой спирта.

– Разведённый, Рашид Музагитович? – осторожно спросил его токарь Широков.

– Еще чего, портить продукт! Давай, организуй пару селёдок, луковицу и хлебушка.

Через полчаса Сенчихин с Осиповым уже горланили песню про то, как самураи задумали перейти границу у реки, а наши веселые танкисты были решительно против этого.

– Ты не очень-то задавайся, – сказал Лалетину электрик Хатан. – Дед не злопамятный, но память у него хорошая. Завтра быть тебе под плитами и в мазуте по самую маковку.

Предсказание одессита сбылось в точности.

Вечером, в четырёхместной каюте кочегаров, при стечении народа, Лалетин рассказывал свою историю:

– Знаете пароход «Альбатрос»? Классный лайнер, мечта маримана, японский линейщик. Неплохие заработки, зачистки, крепёжки, валюта. Я при деле, точить-варить умею, веду себя тихо, правила поведения советского моряка свято блюду.

Однажды пришли мы в Находку, оформились таможней, встали к причалу. Народ – кто куда, меня определили на пожарную вахту. Делать нечего, на берег ходу нет, настроение – ниже ватерлинии.

– А как насчёт этого? – Осипов звонко щелкнул себя по горлу.

– Можно, если осторожно, – ответил Валера. – Компании не было, так что затеял я постирушки. Банный день себе устроил.

Выхожу, значит, из душа. Сияю, как тульский самовар на выставке. С голым торсом и с полотенцем на талии. Гляжу – на траверзе знакомая чудачка. Поначалу удивился – она в продуктовом магазине работает. У нас, на Второй Флотской. Светланой зовут. Стоит в дверях комиссарской каюты, прислонилась бедром, косяк греет. А бедро, ух! И высокий интеллект.

Валера изобразил округлое движение у груди.

– Улыбается и взгляд такой, с прищуром, сквозь ресницы! Ну, поздоровались. Я говорю с подначкой:

– Как насчёт колбаски отвесить?

– Вам докторской, любительской или молочной? – спрашивает Света профессионально.

– После баньки, хорошо бы сто грамм и огурчик, – наглею я.

Она мне этак культурно:

– Так жрать хочется, что и переночевать не с кем? – и смеется: – Моего комиссара во Владик вызвали. По делам. А я сюда, на такси. Вот и разминулись.

Я ей учтиво:

– Долг джентльмена – скрасить одиночество дамы. Правда, сильно прошу пардону, камзол и шпага остались на вешалке.

– Так сойдет, – говорит Света и поворачивается к двери. И жест – рукой возле бедра – давай, мол, швартуйся помалу. Я в кильватер, дамочка желает пообщаться.

Дальше, всё как у людей. Светка оказалась своя в доску, с ней не было скучно. Она сама заперла дверь, притушила свет и создала интим. В общем, под настроение попал…

Уже потом обмолвилась про мужа, что он хороший, ответственный и очень любит свою работу.

Трудно сказать, кого или что помполит любил больше, но он объявился на судне слишком рано. Открыл дверь своим ключом. Дальше все было плохо.

– Вахту на трапе надо было предупредить, – сказал Паша Сенчихин. – И, заранее, носки – в карман, тапки – у входа.

– У меня и носков-то не было, – развел руками Лалетин. – Обошлось без мордобоя и то ладно.

– Не к лицу, помполиту по лицу, – скаламбурил Хатан.

Нельзя же быть таким мстительным, – Валера сокрушённо покачал головой. – Из-за этой бытовухи, меня, классного токаря, сняли с линейщика и послали сюда, на исправление, в кочегары. Вот и не знаю, то ли за политику пострадал, то ли за любовь.

– За любовь, – сказал чувствительный Саня Будиш.

– За политику, – возразил Осипов. – Всё, что связано с политработниками – политика. Даже бабы!

Было время «адмиральского часа». Догонашев уже вытащил ноги из домашних клетчатых тапочек и собирался вздремнуть, когда в дверь вломился старпом:

– Дед, горим!!! – крикнул он и загрохотал вниз по трапу.

Встревоженный стармех на полных оборотах бросился вслед. В нос ударил вязкий запах дыма. Горела не электропроводка, не сухари на камбузе, не соляра или масло – эти запахи Догонашев различил бы сразу. Как он потом сказал: «Это был запах горящего танка».

На нижней палубе стояла пелена сизого дыма.

– Мать твою! – старпом разбил стекло и уже давил на красную кнопку пожарной тревоги.

Тишину взорвал резкий грохот звонков громкого боя. И жестяной голос второго помощника по трансляции: «Внимание! Пожарная тревога! Аварийной партии прибыть в район палубы „А“, левый борт!» Потом скрежет в динамиках и хриплый голос капитана: «БОЕВАЯ тревога, вашу мать!!!»

Матросы уже раскатывали пожарные шланги и нервно крутили клапана гидрантов. Воды не было. Осипов танцевал с огнетушителем, не решаясь сунуться в дым.

Догонашев не стал медлить. Он пригнулся и, прижав к лицу носовой платок, бросился в дымовую завесу. Через несколько секунд стармех вынырнул весь в клубах дыма и, как слепой, на ощупь открыл дверь гальюна, заслонив всё широкой спиной. Послышался звук льющейся в унитаз воды.

– Всё, порядок, – сказал Догонашев, выходя из сортира. – Пожар ликвидирован!

Он закашлялся, из глаз текли слезы.

Тут зашипели и закрутились змеями пожарные шланги, окатывая всех солёным душем. Пока их ловили и закручивали клапана, прибежала растрёпанная уборщица, «бесхозная» Люська, хозяйка погорелой каюты:

– Мальчики, что у вас стряслось? Что за шум, а драки нет?

– Люсьен, это у тебя стряслось, по ж… уж точно получишь, – злорадно пояснил матрос Люлёк. – Какую горючку держала в каюте? Говори, хуже будет!

– Да я только одну бутылочку и заначила, – запаниковала Люська. – С чего такой шум и дым?!

– Тащи ее сюда, это теперь вещественное доказательство.

Дым понемногу рассеялся и несчастная уборщица быстро вернулась с бутылкой, завернутой в газету.

– Вещдок реквизируется, – строго сказал Люлёк. – За распиской придешь к старпому. И, удаляясь, добавил: – После отбоя…

Пришел капитан. Из унитаза вынули объект пожара. Это был добрый шмат сала, завернутый в мокрое покрывало.

На «разборе полетов» выяснилось следующее. Валера Лалетин варил леера на крыле мостика. Капля расплавленного железа угодила прямиком в иллюминатор Люськиной каюты. А там проветривался этот злосчастный кусок сала. Он не вспыхнул огнем, а начал тлеть, как бикфордов шнур, распространяя сизый дым и жуткую вонь.

Лалетин получил устный выговор, Люська – тоже, старпом – благодарность. Героем дня стал Догонашев.

– Старшего механика Догонашева, – сказал капитан, – следует наградить медалью «За отвагу на пожаре».

Вечером Люська явилась к старпому за распиской на конфискат и осталась там до утра. Матрос Люлёк пригласил к себе плотника и артельщика. Втроём они уничтожили вещдок, а пустую тару выбросили в иллюминатор. Кочегар Лалетин весь следующий день провел в мазуте, под плитами машинного отделения, размышляя о превратностях судьбы.