Василий Лягоскин - Анекдоты для Геракла. Удивительные приключения Алексея Сизоворонкина – бухгалтера и полубога

Он опять доверился нюху, и шагнул к окну, от которого мощно дохнуло жареным мясом. Размеры этого отверстия были малы даже для среднестатистического гражданина. У Сизоворонкина-Геракла в него поместилась бы разве что голова.

– А руки на что? – решил он, просовывая в окно сразу две ладони, и раздвигая его на манер подобного окошка в планшете, – вот так-то!

– Это только в мелодрамах в конце появляется мужчина и решает все проблемы. В жизни с точностью наоборот: мужчина появляется в начале, и с него-то проблемы все и начинаются.

Это Лешка сообщил невероятно громадному мужику, перед которым прежний Сизоворонкин-бухгалтер был как младенец рядом со взрослым человеком. В нем было гораздо больше полутоны живого веса, но при этом толсторожий и толстопузый тип вполне выглядел живчиком. Он вскочил на ноги и затряс пудами подкожного жира так резко и стремительно, что Алексей едва успел выставить вперед кулак, который утонул в необъятном пузе незнакомца вместе с локтем и бицепсом. Вторая рука полубога ловко выхватила практически не видный в ладони великана бокал. В руку тут же кольнуло приятным узнаванием. Этот бокал действительно был изготовлен из осколка Предвечного камня, и какой цели он здесь служил?! Именно вот этот Грааль сам Сизоворонкин святым назвать никак не мог. Рог изобилия? – да; своеобразная скатерть-самобранка? – определенно. Алексей рассердился было на хозяина чудо-бокала, который лежал сейчас на ковре, запрокинув кверху ноги и тряс ими, как жук, и пытаясь глотнуть широко раскрытым ртом живительный глоток воздуха.

– Да ты, дружок, отсюда и не выходил, наверное, – Лешка обвел взглядом комнату – самую обычную, с деревянной дверью и окном, затянутым какой-то мутной пленкой.

Из мебели тут присутствовали грязные обшарпанные ковры, устилавшие весь пол, да какая-то корчага, от которой несло тошнотворными миазмами.

– Ночной горшок, – понял Сизоворонкин, – а так же дневной и вечерний.

Незнакомец, пока не понявший, что лишился своего драгоценного сосуда, наконец, глубоко вздохнул. И тут же сел на ковре – рядом с переносным туалетом.

– Кто ты, несчастный, – воскликнул он, – как ты попал в мои покои?

– Это покои? – еще раз огляделся Алексей, – а что, кто-то еще изъявлял желание разделить их с тобой?

– Разделить? – толстяк икнул; его лицо залило бледностью, а палец, похожий на громадную сардельку, протянулся к Сизоворонкину.

– Ага, – усмехнулся тот, – понял, что игрушку отобрали?

– Моя жена за год поправилась на восемьдесят килограммов, – доверительно сообщил Алексей, который – напомним – никогда не был женат.

– Выгони ее на фиг.

– Поздно, она уже во входную дверь не пролезает.

– А ты? Ты помнишь, когда выходил отсюда в последний раз? Помнишь, когда касался женского тела?

Толстяк жалобно потряс головой, продолжая тянуть руку к бокалу. От него тоже несло тем самым «ароматом», который буквально извергал из себя горшок. Алексей невольно отступил на шаг и махнул рукой, разорвав плотный пузырь, которым было затянуто окно. Окошко, в котором оказался Грааль, осветилось светом настолько ярким, что хозяин комнаты вскрикнул, закрывая ладонями глаза. Свечение тут же прекратилось, стоило лишь втянуть бокал обратно в комнату. Теперь Сизоворонкин сунул в окно голову – чтобы глотнуть свежего воздуха, а заодно попытаться определить, в какую эпоху его занесли поиски волшебного сосуда.

Это было средневековье; европейское – судя по зданиям, которые окружали жилища толстяка.

– Двадцать лет, – наконец ответил проморгавшийся хозяин, – двадцать лет назад в мои руки попал этот сосуд блаженства и греха. И с тех пор я только ем, и ем… Нет – я жру, я обжираюсь едой и питьем. Достойной самого короля!

– И какой у нас сейчас король там? – кивнул в сторону окна Алексей.

– Филипп четвертый Красивый.

Это имя Сизоворонкину практически ни о чем не говорило. Разве только то, что сейчас он научился говорить на древнефранцузском.

– Ну, год и место можем определить потом, в Интернете, – впервые вспомнил родной мир Алексей, – если получится вернуться. А пока скажем гостеприимному хозяину: «Прощай!», – и…

Он поднес под жадным взглядом живой громадины бокал к губам, и глотнул… Что-то непонятное, но невообразимо вкусное – такое, от чего никак невозможно было оторваться, потекло в его глотку. Сизоворонкин глотал, рыча и давясь, и ничто не могло остановить этой чудовищной трапезы, разве что анекдот…

– Вчера пришел домой поздно. Голодный…

Во мне боролись два человека. Один говорил: «Выпей стакан кефира и ложись спать»; другой: «Пожри нормально!».

Победила дружба: и выпил, и пожрал!

Неизвестно, чем подавился Лешка-Геракл – смешком, или тем самым питьем, которое готово было политься из переполненного организма назад – но сделал он это очень вовремя. Потому что громадная туша уже взвилась вверх, чтобы накрыть собой вчетверо меньшего противника. Геракл был стремительней. Еще раз бить несчастного толстяка, которого и так обидела судьба, подкинув такое коварное чудо, он не стал. Лешка сиганул в окошко, раздавшееся вширь и ввысь – как раз под гераклов размер; прыгнул святой Чашей вперед. А вот толстяк следом не поместился. Он застрял уже в плечах, и дико заверещал, очевидно, увидев, в какой мир едва не попал вслед за дерзким похитителем. Голова с широко раскрытым ртом и выпученными глазами тут же исчезли в дыре, которая медленно затянулась. Настолько медленно, что Алексей успел дать средневековому французу полезный совет:

– Картошка – прекрасное средство для похудения!

Возьми гектар картошки и окучивай, окучивай… К концу сезона сможешь прятаться за тяпкой.

– И куда теперь тебя девать? – этот вопрос Алексей задал Граалю.

Вопрос был не праздным. Он по-прежнему стоял в серой мгле, а вокруг медленно скользили… уже только семь огоньков.

– Еще семь волшебных Чаш? – весело изумился Сизоворонкин, – Зевс будет в восторге! Надо будет в следующем мире какую-нибудь котомку приватизировать. Кстати, если Граалей действительно восемь, то почему именно столько?

Никаких ассоциаций со знаковыми событиями прошлого, которые донесли до двадцать первого века магию этого числа, Алексей вспомнить не смог. Впрочем, знатоком истории человеческой цивилизации он себя не считал, потому и успокоился, решив, что жизнь сама приоткроет завесу над тайной восьмерки. С этой мыслью он и остановился перед вторым окошком. Остановился и протяжно засвистел…

Эту эпоху, и эту женщину Алексей Сизоворонкин узнал. Хотя в жизни Клеопатра совсем не была похожа на своих киношных двойников. Даже сквозь слепящий огонь волшебного окна она была ослепительно прекрасной. А еще – совершенно нагой и ничуть не смущающейся ни двух парнишек, которые разгоняли над ней воздух опахалами; ни пары чернокожих здоровяков, что стояли перед ее ложем на коленях – практически распростершись на толстом ковре; ни, наконец, двух стражников с какими-то острыми железяками в руках. Лишь эти двое вооруженных мечами бородача в огромной опочивальне были одеты. Остальные если и чувствовали себя в присутствии венценосной повелительницы несколько скованными, то отнюдь не из-за собственной наготы.